Умм, или Исида среди Неспасенных
Шрифт:
– Пошли. – Дождавшись, когда я встану, он тоже поднялся со скамьи.
В небе запел жаворонок.
– Давай зайдем в библиотеку и вызовем туда Аллана, – предложила я. – Посмотрим, как он будет выкручиваться. Не возражаешь?
– Не возражаю, – уныло ответил он.
– Отлично.
Я пошла по дорожке, но вскоре спохватилась, что не слышу дедовых шагов. Обернувшись, я увидела, что он стоит на месте и смотрит мне вслед с какой-то странной ухмылкой.
– Что такое, дедушка?
Он кивнул, точно в ответ своим мыслям, и сощурил глаза. Мне стало не по себе: а вдруг он сейчас отбросит маску
Напружинившись, я уже была готова дать деру.
Между тем его улыбка становилась шире, а глаза изучали мое лицо: вроде как оно казалось ему незнакомым. Когда он заговорил, в его голосе, если не ошибаюсь, звучало восхищение:
– Гляди-ка. – Он опять кивнул сам себе. – Вот что значит моя порода!
Наши глаза встретились. Я с улыбкой предложила ему руку. После некоторого колебания он взял меня под локоть, и мы неспешно, бок о бок, двинулись к дому.
Глава 29
– Что? – заорал Аллан.
– Покаяние, – спокойно повторила я. – Или изгнание. Прямо сейчас ты выйдешь перед всеми и признаешься, как морочил им головы, как оклеветал меня, как лгал и мне, и Мораг, и нашему Основателю – всем без исключения.
– Ах ты… сучка, вот ты кто, сестренка!
Аллан с проклятиями отшатнулся от окна, подле которого рядом со мной стояли Мораг, Софи и Рики, и заметался по библиотеке из угла в угол, то и дело запуская растопыренную пятерню себе в шевелюру. Потом он завертелся волчком возле деда, который сидел в кресле и загораживал собою дверь в коридор. За стенкой, в классной комнате, Жобелия по-прежнему беседовала с детьми. Служба в честь полнолуния была приостановлена, Капли читала вслух выдержки из «Правописания», а мы держали совет в библиотеке. Здесь, среди книжных полок и запаха старинных книг, я всегда чувствовала себя уверенно.
Бухнувшись на колени перед нашим дедом, Аллан стал трясти подлокотники кресла.
– Сальвадор! Основатель! Дедушка! – кричал он. – Останови ее! Неужели ты не видишь, что она затевает?
Дед покачал головой и отвернулся. Он пробормотал что-то себе под нос, но я не расслышала.
Вскочив на ноги и замахнувшись кулаком, Аллан бросился ко мне. Рики, похоже, сообразил, от кого тут все зло, и с грозным видом выступил вперед. Аллан остановился в нескольких шагах. Его серое облачение было такого же покроя, как у деда.
Глядя в глаза моему брату, я сохраняла бесстрастное выражение лица и не повышала голос.
– Ты перед всеми скажешь правду о том, как подбросил мне в мешок жлоньиц, – продолжала я. – Кроме того, ты должен признаться, что прямо здесь, в самом сердце Общины, не раз звонил по мобильному телефону, чтобы обтяпывать свои грязные дела и дурить Мораг и дядю Мо.
– Ха! – рассмеялся Аллан мне в лицо. – Не многовато ли я тебе должен? Больше ты ничего не хочешь?
– Еще я хочу, чтобы ты признался, как распускал слухи, будто я соблазняла деда, и как ты пытался на него повлиять, чтобы подогнать «Правописание» под свои корыстные, далеко идущие планы.
– Спятила! – Вытаращив глаза и тяжело дыша, он оглядел присутствующих, покрылся испариной и снова захохотал. – Она спятила! – сообщил он Софи, Мораг и Рики, а потом повернулся к Сальвадору, который не сводил взгляда со своего внука. – Она спятила! Совсем сдурела, говорю я вам! Слышите, что она мелет? Или вам все равно?
– Ты отметаешь эти обвинения? – холодно спросил Сальвадор.
– Полностью! – выкрикнул Аллан и развернулся ко мне.
Я медленно подняла глаза на Мораг, которая стояла рядом со мной, сложив руки на груди. Аллан переводил взгляд с нее на меня, а потом часто-часто заморгал.
– Мне кажется, дедушка, – сказала я, – ты собирался попросить у моего брата ключ от его конторского стола. С этим ключом он не расстается – носит его на шее.
– Что скажешь, Аллан? – спросил дед.
Аллан повернулся к нему лицом.
– Раз так, – бросил он и набрал побольше воздуха, – хорошо. – Он издал короткий, нервный смешок. – У меня действительно есть мобильник. Подумаешь! Велика важность. Я им пользуюсь для общего дела. Для общего дела. И вообще, он лежит у меня на всякий пожарный… Ладно, допустим, из писем Мораг вымарана пара строчек, но, дедушка…
Ноги сами понесли меня к нему.
Он, видимо, услышал мои шаги, но не успел развернуться; я сгребла обеими руками складки его ризы и стала молотить кулаками ему в грудь. Аллан даже попятился и уперся плечами в дверной косяк, рядом с дедовым креслом. Я подняла глаза: его глаза были навыкате, из открытого рта прямо мне в лицо вырывалось затрудненное дыхание.
Я впечатала его в дверной наличник, дрожа от ярости.
– Послушай, брат, – зашипела я, все еще держа его за грудки. – Ты, кажется, туго соображаешь. Мне известен каждый твой шаг. Твои подлости я знаю наперечет, и дед тоже. Этот разговор состоялся с его ведома. От первого слова до последнего. Подтверди, дедушка! – потребовала я, не глядя в его сторону.
Аллан не выдержал моего взгляда и униженно смотрел в пол.
– Да, это правда, Исида, – вполголоса ответил дед.
Глаза Аллана, готовые вылезти из орбит, опять устремились на меня. Над верхней губой выступили капли пота.
– Что, брат, теперь дошло? – спросила я. – Не отступлю ни на йоту. Никаких компромиссов, никаких уговоров. Будешь делать, как скажу я, как скажет дедушка, или вылетишь отсюда к чертовой матери! – От моего резкого толчка он стукнулся затылком об откос – Усек?
Будь у меня побольше силенок, я бы, наверно, оторвала его от пола. По правде говоря, мне удалось его одолеть только потому, что моя вспышка ярости застала его врасплох.
Теперь он смотрел на меня в упор. Его лицо стало бледным как мел. Дыхание пахло мятой. Судорожно сглотнув, он попытался отцепить мои руки.
– Полегче, Айсис, – дрожащим голосом заговорил он. – Зачем так переживать? Побереги свои…
– Ах ты, кусок дерьма! – Я дошла до белого каления. – Хотел меня погубить; собирался извратить все, чем жива Община; врал без зазрения совести, в угоду своим грязным замыслам, а теперь шутить вздумал?
Одной рукой я оттянула ворот его ризы, а другой рванула цепочку, на которой болтался ключ. Аллан завопил; цепочка лопнула у него на загривке. Я отступила назад, а он, испепеляя меня взглядом, потирал шею. На скулах перекатывались желваки.