Умные парни (сборник)
Шрифт:
Ответ: Вместе с друзьями деда и отца я унаследовал и их недругов. В Академии кипят страсти, как при мадридском дворе. Когда умер отец, а я уже был доктором наук, один очень влиятельный и очень талантливый академик сказал: «Даже если Костя проживет 94 года, как его дед, академиком он не станет». Действительно, я много раз баллотировался в Академию, но мне не хватало одного-двух голосов. Я с детства рос среди академиков и никогда не занимался организацией собственных выборов, как делают многие, не вступал в соглашения, хотя предлагали многократно. Это всех безумно раздражало. Но, конечно, я хотел попасть в Академию, потому что, во-первых, воспринимаю ее как родной дом, а во-вторых, хотел продолжить семейную традицию и сделать нашу фамилию первой семьей академиков в трех поколениях.
При всех многократно описанных недостатках Академии в ней много замечательных
Не люблю высокопарность, но созидание – традиция семьи Скрябиных. Несмотря на выгодные предложения из западных лабораторий, передо мной никогда не стоял вопрос, чтобы уехать из России. Я хочу жить в России, чтобы продолжить дело Скрябиных.
Вопрос: Столь симпатичный по литературе образ русского интеллигента, похоже, безвозвратно уходит. Расскажите, каким был академик трех академий Константин Иванович Скрябин.
Ответ: Дед родился в купеческой семье, основатель которой при Петре построил первую теплицу в России. Но особых средств не было, потому что глава семьи влюбился и уехал с актрисой в Маньчжурию. Дед окончил реальное училище, и в университет смог поступить только по высочайшему соизволению. Долго работал ветеринарным врачом. Невесту, мою бабушку, выкрал у семьи в Грузии. Почти все, что наука знает в области паразитологии и гельминтологии, сделано дедом. Абсолютной пунктуальностью он похож на Паганеля. Всю жизнь, день за днем вел дневники – 60 томов хранятся в архиве Академии. Когда мы собирали грибы, он вынимал червячков и сквозь очки внимательно рассматривал их, откладывал для изучения. Более ста видов червей названо именем Скрябина. Я никогда не видел деда без жилетки и галстука. Он свободно говорил на английском, немецком, французском языках и считал, что читать Флобера в переводе неприлично. Дед делил человечество на две части – на тех, кто вежлив, и на тех, кто невежлив со швейцарами. В нашем доме было много ученых, и ребенком я считал, что профессор – это тот человек, который подает чай дедушке. Со мной нянчились великие старики, соседи по даче Обручев и Кржижановский, который рассказывал, как катался на Женевском озере на лодке с Володей и Наденькой. Яркие детские воспоминания – новогодние елки с домашним театром, которые устраивались на даче президента Академии Сергея Вавилова. Самым дорогим подарком тогда были мандарины…
Одна из самых ценных для меня семейных реликвий – книга деда «Моя жизнь в науке» с дарственной надписью мне, студенту биофака: «Дорогому внуку на добрую память. Я с большим удовлетворением признаю, что ты нашел верный путь для работы в глубоко интересующей тебя области науки, – а это является главным фактором того, что именуется человеческим счастьем!». В дарственной надписи в другой книге, которую дед подарил моему отцу-школьнику, есть слова: «Я очень хочу, чтобы, став взрослым, ты усвоил то, чем проникнута каждая страница этой книги: любовь к труду, уважение к научному творчеству и, самое главное, – громадное желание помочь человечеству в недугах». Всю жизнь мысленно я постоянно возвращаюсь к урокам деда…
Вопрос: Такие напутствия в наше время вряд ли услышишь… Сын Хрущева Сергей Никитич рассказывал мне, что из всех биологов его отец, желавший по молоку и мясу перегнать Америку, уважал лишь Лысенко, который ныне видится зловещей фигурой, и Скрябина. Как они ладили? И почему ваш дед не вступил в партию?
Ответ: Однажды Лысенко после разгрома генетики предложил деду устроить дискуссию о том, как уживается паразит с хозяином в социальных условиях на примере живых организмов. Дед моментально ответил, что ничего не понимает в паразитологии, потому что занимается гельминтологией. Хрущев стал уважать деда, когда за границей узнал, что Скрябина считают великим ученым. По настоянию Хрущева дед выступил на Пленуме ЦК, где сказал свою знаменитую фразу: «Если институт состоит из стариков – это трагедия. Если только из молодежи – это комедия». Однажды Хрущев позвонил нам домой, и бабушка сердито сказала: «Константин Иванович сейчас обедает, но я попробую его позвать». Было ясно, что Хрущев уговаривает деда подать заявление в партию. Дед, я это слышал своими ушами, ответил: «Мне 90 лет, и, если я вступлю в партию, все решат, что старик спятил. Никита Сергеевич, я не хочу дискредитировать партию».
Должен сказать, что эволюция научных интересов нашей семьи повторяет эволюцию биологической науки. Классическая зоология – у деда, классическая микробиология – у отца и молекулярная биология, генная инженерия – у меня.
Вопрос: На последнем Общем собрании Академии наук вы сделали доклад, из которого следует, что в ближайшие годы человечество ожидает гуманитарная революция, которая решительно изменит качество жизни и увеличит ее продолжительность. Не побывали ли вы сами у последнего предела, поскольку интерес к этой теме нередко идет от личного опыта?
Ответ: В 40 лет лучшими врачами, в том числе английскими, мне был поставлен смертельный диагноз. При росте 189 см я весил 55 кг. Мне предложили возглавить лабораторию, но я не знал, могу ли согласиться, ведь отпущено всего несколько месяцев. Смотрел на своего учителя академика Баева и думал: «Ему 84 года, он на Соловках сидел, но я раньше уйду». Гениально вел себя отец, он отчитывал меня: «Ты умирать собрался? У тебя много дел, ты обещал их сделать». Диагноз подтверждался несколько раз, но вдруг оказалось, что врачи ошиблись. То состояние, в котором я побывал, переворачивает мировоззрение. Огромное число вещей, которые раньше казались ценными, теряют всякое значение. Совсем иначе начинаешь относиться к друзьям, к работе, к детям. Теперь я понимаю, что я абсолютно счастливый человек и никаких карьерных приобретений мне не надо. Кафедра, институт, жена, сын, маленькая дочка, наука – это счастье.
После болезни я приобрел новое качество – научился говорить «нет». Один из самых больших недостатков нашей науки и всего общества – неумение отказывать. В итоге из года в год деньги, отпущенные бюджетом на науку, размазываются тонким слоем по всем учреждениям, потому что жалко обидеть даже тех, у кого перспектив никаких. Денег бывало много, но результата нет. Но теперь я вижу, что в области нанотехнологий выстраивается иная жесткая схема. Думаю, в нанотехнологиях мы будем иметь очень достойные результаты уже в ближайшее время.
Вопрос: Несмотря на идиллическую картину, вы являетесь едва ли не единственным в России ученым, кому приходилось нанимать охрану. Вы так настойчиво отстаиваете генетически модифицированные организмы и продукты, что вам реально угрожали, били стекла, распространяли в Интернете ваши адреса. Среди противников ГМО влиятельные лица, а деньги замешаны колоссальные. Вы влезли в большую политику.
Ответ: Россия, как никакая другая страна, нуждается в биоинженерии в сельском хозяйстве, которое мы совершенно запустили. У нас плохие климатические условия, и наши земли засорены сорняками, как нигде в мире. Россия – единственная крупная страна, где не выращиваются ГМО. А ведь за 15 лет мониторинг во всем мире не обнаружил ни единого примера их вредного воздействия. При этом мы ежегодно завозим десятки миллионов тонн говядины, вскормленной на генно-инженерной сое, поскольку другой в мире уже нет. США, Латинская Америка, Китай, Индия, Франция, Германия подняли сельское хозяйство на генетически модифицированных культурах. Критика биоинженерии не выдерживает научной критики и замешана на чистой экономике, прикрывается гуманитарными, но безграмотными лозунгами, что ясно даже студентам биофака. Биотехнологии отличаются от традиционной селекции только скоростью изменений. Они позволяют в несколько раз сократить применение пестицидов и гербицидов, которые на самом деле вредны человеку. В моем институте получен картофель, устойчивый к колорадскому жуку. Минздрав разрешил употреблять этот продукт, но выращивать его Минсельхоз не разрешает. Мы получили рапс, устойчивый к гербицидам, что повышает урожайность в два раза и в три раза снижает применение химических удобрений.
Отчасти я понимаю эти страхи. На заре автомобильной эры считалось, что на скорости 30 километров в час неизбежно случится сотрясение мозга. Так и сегодня людей питают страхи: что случится с организмом, если ему привить новый ген? Между тем садовники столетиями именно этим и занимались. Разве не замечательно, если на генетическом уровне будет побеждена карликовость, которая уже стала редкостью? Раньше гормон роста человека с трудом собирали в морге, а теперь в нужных количествах получают в лаборатории методами биоинженерии. Наш российский препарат сейчас проходит клинические испытания.