Умри, а держись! Штрафбат на Курской дуге
Шрифт:
И тут с «тигром» что-то произошло. Башня его перестала двигаться, наводя дульный тормоз орудия на расчет Перешивко. Машина взревела двигателями, и охваченная огнем левая гусеница стала отматываться в обратную сторону.
Вражеский экипаж отступал назад по проложенной им же колее. Давая задний ход, он окутал приближающиеся траншеи штрафников таким черным облаком выхлопных газов, что они повисли над окопами, как дымовая завеса.
Средний танк фашистов, который прорвался через окопы «переменников» правее, тоже пятился назад. Это была та самая машина, в которую попала бутылка с зажигательной смесью, брошенная Степанковым.
XL
Оба вражеских пулемета пятящегося танка работали, как умалишенные, поливая огнем огневую позицию расчета Гамкрелидзе. Однако оба орудия – и ЗИС-3, и вражеский 75-миллиметровый ствол – молчали. Только что артиллерийский расчет ЗИС-3 выпустил по вражескому танку бронебойный, а фашистский экипаж успел выстрелить «в размен» прямой наводкой.
Снаряд «зисовцев» по касательной угодил в левую «щеку» башни, но не разорвался и отскочил сплющенной болванкой на землю. А немецкий, взорвавшись в паре метров перед броневым щитом, накрыл взрывной волной, осколками, комьями земли и дымом расчет Гамкрелидзе.
Надежный броневой щит орудия и спас артиллеристов. Тяжело ранило подносящего Фролова. Он оказался вне спасительного периметра щита. Осколок вражеского снаряда ударил солдату чуть ниже плеча, в руку, перебив, словно со всего маху – топором, кости, сухожилия и мышцы.
В пылу стрельбы осознание боли пришло к бойцу не сразу, только тогда, когда он, бросившись к ящику с последним оставшимся бронебойным, попытался выхватить снаряд из деревянных пазух, но левая рука не послушалась. Тогда он глянул на свою левую руку и увидел ее, болтавшуюся на рваных желтых лоскутах выгоревшей на солнце гимнастерки и кроваво сверкавших жгутах мышц.
– Саня!.. Саня!.. – услышал Фролов испуганные крики своих товарищей.
Это было последнее, что он слышал в этом бою, потому что от нахлынувшей разом боли потерял сознание.
Танк двигался назад. То ли танкистов все-таки оглушило, то ли опасения у них вызвало пламя, которое все сильнее разгоралось на корме машины. А, может быть, фашистский экипаж увидев, что «тигр» отступает, побоялся оставаться в одиночку в глубине позиций русских. Тем более что рывок двух машин остальные не поддержали, остановившись в виду позиций штрафников, перед противотанковыми препятствиями.
Танки второго эшелона маневрировали, ведя огонь по окопам из пулеметов. Их орудия молчали – видимо, боялись подбить свои же, отступающие из сектора русской артиллерийской батареи, машины. Третья линия вражеских танков держалась на почтительном расстоянии в шесть сотен метров, даже не предпринимая попыток подойти ближе. Они тоже били, но куда-то в глубь русских позиций, далеко позади артиллерийской батареи Артемова.
XLI
Весь боезапас взвода старшего лейтенанта Коптюка уходил на то, чтобы сдерживать напиравших вражеских автоматчиков. Силы были слишком неравны. Два ручных «дегтяря» и «максим» против целой армады танковых пулеметов, которые кинжальным огнем прикрывают действия своей пехоты. И это при том, что ранены Фаррахов и номер второй из пулеметного расчета «максима».
Немецкая пехота налезает числом не меньше пятидесяти человек. То есть, когда они соскакивали с брони танков, их было примерно столько. Сейчас пехоты поубавилось, и гонор хорошенько им сбили, но все равно лезут и лезут вперед, невзирая на встречный огонь штрафников.
Коптюк успел запросить у ротного КНП поддержки минометным огнем, а потом связь прервалась. Минометы ударили, но значительно глубже той линии, где залегли вражеские автоматчики. Подопечных Лазерко можно было понять: стрельбу они вели с закрытых позиций, а скорректировать огонь более точно Коптюк не успел. Вот и посылали они свои мины в ранее намеченный сектор, туда, где совместно с артиллеристами выстраивали полосу заградительного огня.
Сейчас мины рвались как раз в промежутке между двумя линиями наступления фашистов – передней, прямо в виду позиций штрафников, где, прикрываясь своими танками, залегли цепи гитлеровских пехотинцев, и задней линией средних и легких танков, которые маневрировали, не приближаясь к изрытому воронками рубежу заградительной полосы.
Коптюк, с досадой наблюдая, как без пользы вздымаются фонтаны земли и дыма, с другой стороны, понимал логику действий минометчиков. Они боялись переводить огонь своих минометов слишком близко к переднему краю штрафников, чтобы не накрыть своих же. Здесь как воздух нужна была корректировка, чтобы сработать ювелирно, зачистив минометным огнем узкий сектор перед противотанковыми препятствиями.
Обе машины, перескочившие через окопы, теперь спешно вернулись. Гранаты штрафников ничего не могли поделать с непробиваемой броней «тигра». По приказу старшего лейтенанта бойцы забросали пятящихся монстров бутылками. Зажигательная смесь, видимо, доставляла гитлеровским экипажам больше неудобств.
XLII
Главное – метить по башне и корпусу, чтоб заливало щели и стыки, лило жидким огнем за шиворот этим рычащим зверюгам. Артиллеристы показали, что так просто, с наскоку, хваленым фашистским кошкам тут не пройти. Лапки им здорово пообжигали, а «тигриная» морда того, что спешно выкарабкивался назад по кромке левого фланга взвода, была здорово помята. Утерли нос, только что сопли не висят.
Рукосуев не оставил лязгающее чудовище без внимания, дослал в самую измятую русскими снарядами морду порцию горючих огненных соплей. В момент броска вражеские пули попали в бойца. Одна в грудь, другая в руку, ниже локтя. Упал Рукосуев на дно окопа. Довганюк был рядом и Зябликов. Подхватили его, принялись перевязывать, а Рукосуев рвется из рук и все спрашивает: «Попал?! Попал я в гада?!» – а из раны в груди кровь хлещет так, что не заткнуть.
Зябликова взводный поставил вторым номером в расчет «максима». Еще с учебных занятий запомнил, что тот неплохо владеет навыками обращения с пулеметом. Исполнительный, хотя и немного медлительный боец. Но для второго номера в расчете «максима» это как раз к месту.
Первым номером там кряжистый боец с темным, будто выдубленным лицом человека, который круглыми сутками привык быть на воздухе. Немногословный, и взгляд холодный, прищуренный. На тебя смотрит – будто прицеливается и только одно твердит, что вода заканчивается, а «максимка» все время пить хочет и что ему не наперсток требуется для утоления жажды, а литров пять-шесть.
Зябликов с ходу выливает в кожух свою воду из фляги, и Коптюк про себя одобряет действия бойца. Достает свою флягу и отдает первому номеру.