Универсальная хрестоматия. 2 класс
Шрифт:
Пиф-паф!
Из своей тяжёлой двустволки! И тут из меня начинали течь слёзы, как из крана. Потому что раненный в живот зайчик кричал:
Ой-ой-ой!
Он кричал:
— Ой-ой-ой! Прощайте, все! Прощайте, зайчата и зайчиха! Прощай, моя весёлая, лёгкая жизнь! Прощай, алая морковка и хрустящая капуста! Прощай навек, моя полянка, и цветы, и роса, и весь лес, где под каждым кустом был готов и стол и дом!
Я прямо своими глазами видел, как серый зайчик ложится под тоненькую берёзку и умирает… Я заливался в три ручья горючими слезами и портил всем настроение, потому что меня надо было успокаивать, а
Раз, два, три, четыре, пять,
Вышел зайчик погулять,
Вдруг охотник выбегает…
Прямо в зайчика…
Не стреляет!!!
Не пиф! Не паф!
Не ой-ой-ой!
Не умирает зайчик мой!
Вот это да! Я даже рассмеялся! Как всё складно получилось! Это было самое настоящее чудо. Не пиф! Не паф! Я поставил одно только короткое «не», и охотник как ни в чём не бывало протопал в своих подшитых валенках мимо зайчика. И тот остался жить! Он опять будет играть по утрам на росистой полянке, будет скакать и прыгать и колотить лапками в старый трухлявый пень. Этакий забавный, славный барабанщик!
И так я лежал в темноте, и улыбался, и хотел рассказать маме про это чудо, но побоялся её разбудить. И в конце концов заснул. А когда проснулся, я уже знал навсегда, что больше не буду реветь в жалостных местах, потому что я теперь могу в любую минуту вмешаться и перевернуть всё по-своему, и всё будет хорошо. Надо только вовремя сказать: «Не пиф! Не паф!»
Заколдованная буква
Недавно мы гуляли во дворе: Алёнка, Мишка и я. Вдруг во двор въехал грузовик. А на нём лежала ёлка. Мы побежали за машиной. Вот она подъехала к домоуправлению, остановилась, и шофёр с нашим дворником стали ёлку выгружать. Они кричали друг на друга:
— Легче! Давай заноси! Правея! Левея! Станови её на попа! Легче, а то весь шпиц [13] обломаешь.
И когда выгрузили, шофёр сказал:
— Теперь надо эту ёлку заактировать. — И ушёл.
А мы остались возле ёлки.
Она лежала большая, мохнатая и так вкусно пахла морозом, что мы стояли как дураки и улыбались. Потом Алёнка взялась за одну веточку:
— Смотрите, а на ёлке сыски висят.
«Сыски»! Это она неправильно сказала. Мы с Мишкой так и покатились. Мы смеялись с ним оба одинаково, но потом Мишка стал смеяться громче, чтобы меня пересмеять.
Ну, я немножно поднажал, чтобы он не думал, что я сдаюсь. Мишка держался руками за живот, как будто ему очень больно, и кричал:
— Ой, умру от смеха! Сыски!
А я, конечно, поддавал жару:
— Пять лет девчонке, а говорит «сыски»… Ха-ха-ха!
Потом Мишка упал в обморок и застонал:
— Ах, мне плохо! Сыски…
И стал икать:
— Ик! Сыски. Ик! Умру от смеха. Ик!
Тогда я схватил горсть снега и стал прикладывать его себе ко лбу, как будто у меня уже началось воспаление мозга и я сошёл с ума. Я орал:
— Девчонке пять лет, скоро замуж выдавать. А она — «сыски»…
У Алёнки нижняя губа скривилась так, что полезла на ухо.
— Я правильно сказала! Это у меня
Мишка сказал:— Эка невидаль! У неё зуб вывалился! У меня целых три вывалилось да два шатаются, а я всё равно говорю правильно! Вот слушай: хыхки! Что? Правда, здорово — хыхх-ки! Вот как у меня легко выходит: хыхки! Я даже петь могу:
Ох, хыхечка зелёная,
Боюся уколюся я.
Но Алёнка как закричит. Одна громче нас двоих:
— Неправильно! Ура! Ты говоришь хыхки, а надо сыски!
А Мишка:
— Именно, что не надо сыски, а надо хыхки!
И оба давай реветь. Только и слышно: «Сыски!» — «Хыхки!» — «Сыски!»
Глядя на них, я так хохотал, что даже проголодался. Я шёл домой и всё время думал: чего они спорили, раз оба не правы. Ведь это очень простое слово. Я остановился на лестнице и внятно сказал:
— Никакие не сыски. Никакие не хыхки, а коротко и ясно: фыфки! Вот и всё!
Когда я был маленький
Когда я был маленький, я плохо жевал. Всегда держал еду за щекой. А мама всегда приговаривала: «Жуй как следует!» И когда я ел, мама рассказывала мне сказки.
Вот однажды она рассказывала мне про Красную Шапочку:
— Жила-была Красная Шапочка… Жуй как следует!
И я жевал. А мама дальше:
— Напекла она пирожков и пошла к бабушке… Жуй, жуй хорошенько!
Я опять жевал. А мама своё:
— И вот волк проглотил бабушку… Жуй, жуй! Прожевал? И Красную Шапочку тоже проглотил.
Я послушно жевал.
— А тут охотники! — продолжала мама. — Жуй, жуй! Прожевал? Они убили свирепого волка! Потом разрезали ему живот, а оттуда выскочили бабушка и Красная Шапочка! Живые и здоровые!
Я сказал:
— Не прожевал, значит, волк-то!
Владимир Леонидович Дуров (1863–1934)
Владимир Леонидович Дуров родился в дворянской семье в Москве. Родители его рано умерли, и Владимира и его брата Анатолия взял на воспитание их крёстный Н.З. Захаров — известный московский адвокат. К крестникам Захаров относился вполне благожелательно, они были сыты, одеты и даже получали карманные деньги. Иногда крёстный брал их с собой в театр, но подлинного семейного тепла мальчики не получали. Отношение было хорошее, но формальное. Крёстный устроил братьев в Первый московский кадетский корпус, который они не закончили. Затем они учились в частном пансионе, но не закончили и его. Объединяло разнохарактерных братьев одно — любовь к цирку. Оба брата посвятили ему всю жизнь. И если Анатолия увлекали акробатика, гимнастика и клоуны, то страстью Владимира стала дрессировка. Он постоянно искал новые способы дрессировки животных. Его цирковой опыт отражен в его замечательных рассказах.
В 1912 году Владимир Дуров открывает в своём доме театр живого уголка, который позже назвали «Уголок Дурова» (ныне театр им. В.Л. Дурова и «Уголок дедушки Дурова»). Там он давал платные представления с животными. Здесь же он придумал уникальный номер «Мышиная железная дорога».
Хрюшка-парашютист
Была у меня свинья Хрюшка. Она у меня летала! В то время ещё самолетов не было, а поднимались в воздух на воздушном шаре. Я решил, что моя Хрюшка тоже должна подняться в воздух. Я заказал из белой бязи воздушный шар (метров на двадцать в диаметре) и к нему шёлковый парашют.