Unknown
Шрифт:
– Ну что ж, щитов с десяток я отметил своим вниманием, – удовлетворённо заметил Ла Ир, когда герольды возвестили о приближении королевского двора, – работы на ближайшие дни хватит, пора за дело!
– По моему щиту тоже ударил? – вопросительно поднял бровь де Ре. – Смотри, я сейчас злой, как бы твой турнир на поединке со мной не закончился.
Ла Ир коротко хохотнул и, будь они одни, этим бы и ограничился, но неподалёку толпилось с десяток горожан, которые открыто на них глазели, поэтому он не сдержался – приосанился и добавил:
– На мечах ты мне не соперник, мессир. Уж в чём, в чём,
– Больше некуда, – процедил де Ре себе под нос.
Внимание толпы его нисколько не трогало. Озираясь вокруг внимательно и хищно, он искал на лицах соратников, хотя бы отголоски вчерашних сомнений. Зачем они были ему так нужны де Ре не понимал, но тот радостный предтурнирный азарт, который наблюдался повсюду, казался ему слишком мелочным, неправильным, отводящим куда-то в сторону от момента всё ещё важного. Вероятнее всего, наслушавшись обещаний герцогини Анжуйской, барон подсознательно ждал от коронации каких-то особенных перемен, а весь этот праздник, пусть даже самый пышный и многолюдный за последние несколько лет, вряд ли можно было считать особенной переменой. И то, с какой беспечностью отдавались ему недавние товарищи по сражениям, представлялось де Ре почти предательством. Он не верил в решительный настрой короля и не мог понять, как могли этому верить другие.
В сопровождении своего герольда барон прошел вдоль всего ряда выставленных щитов со страстным желанием ударить по каждому. Но сдержался. И только недоумение на лице герольда заставило его не глядя ткнуть в ближайший щит первым, что подвернулось под руку – булавой.
– О, мессир… – забормотал герольд, округлив глаза, – это же щит его светлости, господина де Ришемона…
– Ну и что?
– Я слышал, он снова в немилости… Никто из рыцарей не тронул его щита и, насколько мне известно, не принял его вызова…
– Мне что за дело? Ришемон хороший воин, я хочу с ним сразиться.
– Но, молю вас, сударь, отметьте ещё чей-нибудь щит, иначе ваше желание могут посчитать вызовом самому королю!
Де Ре сплюнул, прошёл несколько шагов и выместил свою досаду булавой на следующем щите.
– Я польщён, – услышал он через мгновение чей-то голос за спиной и, обернувшись, встретился взглядом с Рене Анжуйским, который сидел верхом на скакуне таком роскошном, что захватывало дух. – Никто не захотел сразиться со мной на булавах, но теперь, не сомневаюсь, здесь будет на что посмотреть.
Молодой герцог широко улыбнулся, и тут зазвучали фанфары, возвестившие всем о прибытии короля. В рыцарском лагере забегали оруженосцы, подводя коней своим господам, чтобы они могли выехать на ристалище для приветствия, и Рене, коротко поклонившись, лёгким галопом поскакал к турнирному полю.
На языке де Ре вертелся наглый до оскорбления ответ, но он так и остался невысказанным. «И, может быть, к лучшему», – подумалось барону, когда, въехав за ограждение вместе с другими рыцарями, он взглядом почти сразу выхватил из толпы возле королевской трибуны радостное лицо Клод. Как паж Девы, она стояла там, где толпилась прислуга придворной знати и просто пожирала глазами герцога Рене, как раз напротив неё, придержавшего своего скакуна, чтобы поклониться матушке и сестре-королеве.
Де Ре горько усмехнулся. Обман сегодняшнего дня был бы не полным ещё и без этого… этого… Барон собрался с духом, чтобы признать, произнести слово «предательство»
На самом деле Клод готова была испытывать радость. Единственным виденным ей турниром был тот, что устроил герцог Лотарингский по случаю посвящения Жанны в рыцари. Но тот турнир был куда скромнее нынешнего – королевского. Здесь всё дышало роскошью, неизвестно откуда взявшейся среди всей этой войны. Люди словно готовились к празднику, несмотря ни на что, и Клод готова была радоваться вместе с ними и за них, не утративших надежду, тем более, что вокруг было столько радостно-диковинного! Она уже попробовала упоительно вкусные горячие медовые вафли и сахарное пирожное в виде крошечного замка, где башенки походили, скорее, на кружевные колпачки, и, поскольку ничего красивее и вкуснее в жизни своей не видывала и не пробовала, готова была признать себя счастливейшим человеком… Да, счастливейшим… не сиди в ней, как заноза, воспоминание о вчерашнем тягостном разговоре с Жанной.
Горькое послевкусие этого разговора тянулось издалека, со вчерашнего дня, когда Жанне было отказано в присутствии на трапезе, которая завершила коронацию. Причём, герцог Алансонский уже дал ей понять, чтобы шла вместе со всеми пэрами и даже посторонился, чтобы пропустить Жанну первой. Но дофин… точнее, уже король, в дверях внезапно обернулся и сказал:
– О нет, дорогой Алансон, мы не будем нарушать заведённый порядок18 и утомлять нашу Деву участием во всех церемониях. Она заслужила отдых, который мы ей с радостью готовы предоставить. И пусть это станет самым меньшим в проявлении нашей благодарности.
При этом он улыбнулся весьма милостиво, но Клод, хоть и стояла в отдалении, смогла рассмотреть торжество в глазах Шарля. И, как бы ни хотелось ей считать, что она ошибается, злорадность этого торжества тоже была очевидной.
Они возвращались в дом, который магистрат города отвёл для постоя Девы, сквозь толпу, заходящуюся криком при появлении Жанны. Герольды еле прокладывали путь, раздвигая людские тела, словно заросли, и было не до разговоров. Жанна улыбалась, кивала, но радость на её лице казалась застывшей, а всё тело выглядело напряжённым, неповоротливым, как будто там, внутри своих доспехов она давно уже обмякла, и осталось только снять их, вместе с радостной маской, чтобы недоумение и обида окружили её и дали возможность положить голову на обессилевшие руки, поплакать, может быть, или хорошо подумать…
– Ты уже решила, что будешь делать? – спросила Клод, когда в доме и на улице перед ним, наконец, установилась тишина.
Слуги и герольды, выполнив свои обязанности, отпросились праздновать на площадь, д'Олона позвали в трактир приятели оруженосцы, и он ушёл ещё до возвращения Жанны, прихватив с собой и Раймона. Девушки оказались настолько одни, что без разговора было уже не обойтись.
Жанна подняла голову со сложенных рук.
– Буду воевать дальше, пока не выгоню всех англичан.