Unwritten
Шрифт:
Будто это ему поможет.
Шаг вперед, и гость разводит руками, «весело» скалясь в усмешке.
— Я думал, встреча будет более тёплой, — сообщил оборотень, — вроде как, мы расстались друзьями, а? Или ты уже и это забыл?
Проследив взгляд автора, мечущийся по комнате, он зашелся придушенным хохотом.
— Тебе нечем меня убить, — покачал Неназванный головой, отсмеявшись, — а твоё желание это сделать мне может очень не нравиться, не задумывался?
— Да откуда ты взялся?! — почти взвыл Толя, чувствуя, что связки не подчиняются.
Даже если бы он хотел закричать, он вряд
— Хэй, — насмешливо окликнул оборотень, сделав ещё один шаг навстречу, — я никуда и не уходил. Неужели ты меня не слышишь? Я всегда был с тобой, даже когда ты обо мне и думать забыл.
Что-то подсказывало парню, что он совершенно не хочет попасть в «объятия» этой твари. Ещё один шаг назад, на границу, где кончается слабое пятно света от одиноко блестящего на другом конце комнаты экрана и начинается кромешная темнота у двери. Страх мешал думать, но Толя не представлял и что делать в такой ситуации.
Вряд ли забиться в угол и плакать — хорошая идея.
— Действительно, — оборотень опустил руки, поняв, видимо, что его лучший друг детства не желает поприветствовать товарища. — Хотя я помню, как ты это делал. Я-то видел тебя таким и помогал тебе встать. Где же твоя благодарность? Где хотя бы приветствие?
«У волков тупые когти, не острые, как любят расписывать писатели, — что не мешает им быть опасными. У волков есть когти, зубы и огромная сила по сравнению с человеком. У человека же нет ничего, и если он безоружен — он обречен быть разорванным на куски».
— Ясно, не будет, — выдохнул «двойник» с показным разочарованием. — Этого можно было ожидать. А я так надеялся, что ты обо мне вспомнишь. Я даже почти поверил в это, когда ты играл оборотня в ролевой игре на форуме. Или когда ты начал тот рассказ… кстати, почему ты бросил его?
— Потому что я не умел тогда нормально писать? — кое-как подавив страх, Толя попытался съязвить в ответ, хотя голос дрожал, делая эти попытки смехотворными.
— И даже не вернулся к нему позже. Нашел себе новых друзей…
— Знаешь, — от напряжения Толя стиснул пальцы, стараясь держать себя в руках. — Реальные друзья лучше воображаемых.
— Реальные друзья? — Неназванный не выдержал, расхохотавшись. — Кого ты называл друзьями, ты хоть вспомни! Тех, кто тебя кидал раз за разом? К кому ты сам приползал, как побитая шавка, извиняясь за их же предательство? Или тех, кто приходил к тебе? Кого ты прощал, уже зная, что через парочку месяцев будешь с разбитым лицом выть, как псина? Ну что ж, давай, продолжай лизать руки тем, кто тобою пользуется, а потом плакать и убегать в свой придуманный мир, и даже там жаловаться на судьбу? Ха.
Внезапно резкое движение. Прежде чем Толя успевает отступить, оборотень оказывается вплотную к нему. Неудачное движение, мгновенный испуг, когда не удается увернуться в сторону, и в плечи врезаются крепкие ладони, пока ещё не сжимающие когти.
Пока ещё.
Вот только усеянная зубами искаженная пасть Неназванного и его злые глаза маячили в непосредственной близости от лица. Речь отбило намертво, и парень лишь жалко что-то провыл, отчаянно пытаясь вывернуться из захвата, но в итоге оказавшись твердо припертым
— Я. Я был твоим настоящим другом, — прорычал Неназванный. — Был всегда рядом. Тем стальным стержнем внутри, что позволял тебе не сломаться; тем, кто заставлял раз за разом тебя вставать с колен; я был твоим внутренним голосом. Я был тобой, потому что ты хотел быть мной. Ты хотел быть гордым и сильным волком, а не гребанной псиной, прирученной человеком. И ты, отчасти, был. Благодаря мне.
Он забыл уже это чувство: боль от порезов, скользкую кровь. То, о чём столько раз беспечно писал, а теперь вновь чувствовал на своей шкуре. Как когда ребенком сидел на асфальте, вытирая кровь с разбитого лица и отчаянно стараясь не реветь от боли, обиды и унижения, в очередной раз узнав, что мир жесток — совсем не как в сказке — и у него есть зубы. Тот ужас, охватывающий с головой, когда впервые вживую видишь труп, беззвучно глотая свой страх и понимая, что мог оказаться на его месте. Когда некуда скрыться от голоса из включенного на полную громкость родителями телевизора, бодро и в красках рассказывающего об очередной реальной войне и реальной катастрофе.
Подавить страх. Попытаться убедить себя в том, что если он не разорвал тебя сейчас и зачем-то говорит с тобой, то он не убьет. Взять себя в руки и смотреть прямо в эти жёлтые глаза. Попытаться совладать с голосом и перестать скулить от ужаса. Когда над тобой нависает чёрная громада, уже совсем не похожая на человека, а у тебя нет оружия, нет ничего, кроме голых рук, у тебя нет и шансов. И выть не имеет смысла: если оно захочет — оно убьет мгновенно, или ещё хуже — не мгновенно. Сопротивляться не имеет смысла. Остается только попытаться со своей ожившей фантазией вести себя так, как вел бы себя твой очередной герой, нагло смотрящий в лицо смерти, словно зная, что автор его пощадит…
Чтобы убить в конце.
— Тебя не существует. Не может существовать. Тебя нет. Ты всего лишь моя выдумка, Неназванный. У тебя даже имени нет…
— О, действительно, — продолжая удерживать одной рукой своего автора, Неназванный продемонстрировал когтистую лапу, заставив внутри всё невольно сжаться от одного лишь представления, что ею можно сделать. — Я существую только для тебя, но от этого я не менее реален. Я всего лишь не живу.
Когти скользнули по щеке, впиваясь в кожу. И боль не замедлила обжечь лицо, как не замедляет вспыхнуть от лезвия ножа или пореза бритвы. Вскрик тут же заглох в тишине: парень плотно стиснул зубы, стараясь не кричать.
— Ты даже так и не дал мне имя… хотя это уже и не нужно, — безжалостно проводя когтями дальше, процедил оборотень. — Ты ведь уже бросил меня, автор.
Кровь обильно потекла на подбородок и шею. Вопль сорвался на всхлипы, Толя отчаянно пытался не завыть от боли. Что-то подсказывало, всплывая отрывками фраз из глубины памяти, — перед хищниками, даже бездомными псами, ни в коем случае нельзя показывать слабость или страх. Они это чувствуют, и чувствуют свою власть над целью.