Упоение властью. Револьвер, спирт и кокаин. 1917 год
Шрифт:
При этом все, что требовалось от Дыбенко, тот уже исполнил. Должный пропагандистский эффект его сенсационное назначение уже произвело. Матросам так же была кинута кость в виде «матросского наркома» и они ее ухватили. Центробалт доживал свои последние дни, а у самого Павла Ефимовича обострились отношения со многими матросскими авторитетами, которые не желали видеть его возвышения над собой.
В январе 1918 года в Петроград прибыла для переговоров о сепаратном мире германская делегация. После представления Дыбенко, как военно-морского министра, граф Кайзерлинг, как говорят, воскликнул: «Возможно ли, что этот человек – военно-морской министр? Он не может связать двух слов. Возможно, он храбрый человек, но видеть его в качестве министра – невероятно. Это же мощь плебея. Такого просто не может быть!» Что касается А.М. Коллонтай, то после Октябрьской революции, в правительстве одновременно оказались два ее любовника – бывший Шляпников и нынешний – Дыбенко. В этот период Коллонтай много трудилась и на ниве интимных взаимоотношений мужчины и женщины
Став «наркомшей», А.М. Коллонтай быстро вошла и во вкус хорошей жизни. Теперь, если она, куда и выезжала, то только на собственном лимузине, или в спецвагоне, с личным поваром и запасам лучших продуктов. Коллонтай без зазрения совести, например, реквизировала вещи знаменитой балерины Кшесинской. В конфискованном у балерины горностаевом манто она (по ее же собственному признанию) писала отказы на просьбах о помиловании. А вечерами откровенничала в своем дневнике: «Стреляют всех, походя, и правых, и виноватых. Конца жертвам революции пока не видно». 23 января 1918 года все газеты Советской России опубликовали декрет “Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви”, 16 февраля 1918 года был издан декрет об отделении армии от Церкви и расформировании института военного духовенства. Военные храмы оказались вне закона и закрылись. В результате иноверческих храмов в Кронштадте стало больше чем православных, так как они, под эти декреты не подпадали.
После этого с кораблей сразу исчезли все священники. Исчезли незаметно, без всяких эксцессов. Следует отметить, что в целом матросы относились к корабельным батюшкам, если и без особого пиетета, то в целом, вполне терпимо. Здесь сказывалось все же православное воспитание. Поэтому кровавые эксцессы в феврале 1917 года священнослужителей на Балтийском флоте не коснулись. При этом следует оговориться, что корабельные батюшки и сами вели себя тихо, чтобы не вызывать матросского недовольства. С приходом же к власти безбожников-большевиков, священникам просто намекнули, что они на флоте уже не к месту. Те намек поняли и исчезли. Впрочем, никто по ним особо не тосковал. Матросов волновали уже не проблемы спасения души, а проблемы всемирной пролетарской революции, причем с непременным матросским акцентом.
Забегая вперед, скажем, что 15 июня 1918 года Кронштадт посетил патриарх Тихон. Встречали его со всеми подобающими почестями. Патриарха встречали толпы народа, среди которых было много и рабочих, и матросов. В газете «Петроградский церковно-епархиальный вестник» справедливо отмечалось: «День посещения Патриархом Кронштадта был большим праздником для православных жителей этого города. И праздник этот чувствовался везде и всюду». Патриарх посетил кронштадтские храмы и отдал долга памяти отцу Иоанну Кронштадтскому. Его проповедь была адресована революционным матросам. Патриах, в частности, сказал: «Кронштадт известен не только нашему Русскому государству, но известен и всему миру. Есть два главных основания его широкой известности. Первое основание – это то, что Кронштадт есть грозная крепость военная, защита столицы нашей. Второе основание, вторая причина его известности, более знакомая и более близкая всем нам, это то, что Кронштадт представлял из себя великую твердыню духа в лице молитвенника незабвенного о. Иоанна, который более 50-ти лет трудился и молился в этом городе. Теперь нет ни той, ни другой твердыни.
Иоанн Кронштадтский
Уже не стоит грозным станом град для внешних врагов. Пала его твердыня, пала потому, что все мы потеряли крепость духа. Слово Божие говорит: «семя свято – стояние миру», т. е. земля наша держится праведниками. Священная история многими повествованиями указывает, что Господь терпит грехи людей, если есть праведники на земле. Не будем оплакивать падение внешней твердыни, ибо
Фактически Тихон призывал к прекращению революции, но никто, даже самые радикально настроенные матросы не посмели прервать его речь. Декларируя самые безбожные лозунги, подавляющее большинство из них все еще оставались в душе православными людьми. …А убийства офицеров не прекращались. Но на это уже никто не обращал внимания. Только в ноябре-декабре 1917 года анархиствующими и бандитствующими матросами в Петрограде, Кронштадте, Гельсингфорсе и Ревеле было убито около трехсот морских офицеров, столько же армейских и просто «буржуев». Войдя во вкус, многие братишки перешли вскоре к откровенным грабежам и убийствам простых обывателей, терроризируя Петроград так, что на его улицы стало опасно выходить даже днем. При этом правительство оставалось ко всему происходящему совершенно безучастно, терпя эти преступления, так как конфликтовать с матросами было пока весьма опасно.
Мало кто знает, но в январе 1918 года петроградские анархисты решили «крепко разобраться с США», взорвав бомбой американского посла Д. Френсиса. При этом своих намерений они нисколько не скрывали. Американскому послу было напрямую объявлено, что его непременно разорвут в клочья, если в США не освободят арестованных за организацию теракта американских анархистов Т. Муни и А. Беркмана. Разумеется, что исполнителями убийства были определены матросы. Почему именно они? Да потому, что все знали – изничтожь матросы хоть дюжину послов, им все сойдет с рук. Однако послу повезло. Из США вскоре пришла новость, что смертная казнь американским анархистам заменена на длительное тюремное заключение. И матросы посла Д. Френсиса помиловали…
С момента победы Октябрьской революции в Петрограде матросы полностью контролировали штаб большевиков в Смольном. Именно они осуществляли его охрану и решали большинство внутренних административных вопросов. Даже в своем собственном штабе большевики попали в зависимость от матросов. Из воспоминаний генерал-лейтенанта М.Д. Бонч-Бруевича. Прибывшего в Смольный по приглашению своего брата известного большевика В.Д. Бонч-Бруевича: «Пропуска для нас были уже готовы; вслед за каким-то лихим матросом, вышедшим к нам навстречу, мы торопливо прошли по забитой вооруженной толпой широкой лестнице Смольного… Наш проводник бесцеремонно работал локтями и подкреплял свои и без того красноречивые жесты соленым матросским словцом. В расстегнутом бушлате, с ленточками бескозырки, падавшими на оголенную, несмотря на зимние морозы, широкую грудь, с ручными гранатами, небрежно засунутыми за форменный поясной ремень, он как бы олицетворял ту бесстрашную балтийскую вольницу, которая так много успела уже сделать для революции в течение лета и осени 1917 года.
– Пришли, товарищи генералы, – сказал он, останавливаясь около ничем не примечательной двери, и облегченно вздохнул.
И тут только я понял, сколько неуемной энергии и настойчивости проявил этот здоровяк, чтобы так быстро протащить нас сквозь людской водоворот, клокочущий в Смольном. Едва успев приметить на предупредительно распахнутой матросом двери номер комнаты – семьдесят пятый, я переступил порог и увидел радостно поднявшегося брата…» Отметим, что матрос-проводник не только сумел провести генералов сквозь толпы недружественных им людей, но и без всякого стука запросто распахнул перед ними дверь в кабинет одного из лидеров партии большевиков. Последняя деталь мелкая, но характерная.
Важную роль в распространении информации о победе Октябрьской революции и о первых советских декретах по России и по всему миру принадлежала, 25-киловаттной искровой радиостанции Главного Морского штаба «Новая Голландия». Радиостанция была оборудована на петроградском острове Новая Голландия и являлась самой мощной на тот момент в России. Обслуживали ее, разумеется, матросы. Важную роль «Новой Голландии» понимало и Временное правительство, и большевики. Во время Октябрьского переворота «Новая Голландия» одной из первых была занята революционными матросами, которые быстро нашли общий язык с матросами-телеграфистами. Буквально через несколько часов после захвата Зимнего дворца именно «Новая Голландия» передала сенсационное сообщение о падении Временного правительства и приходе к власти большевиков. При этом именно матросы решали, что передавать в эфир, а что нет. А так как в первые послереволюционные дни между матросами и большевиками отношения были вполне доверительными, то матросская цензура на телеграммы была достаточно условной. В последующие дни «Новая Голландия» стала, по существу, радиостанцией уже не только революционного флота, но и Советского правительства. Но матросы-телеграфисты требовали к себе особого уважения и власть этого игнорировать не могла. Именно поэтому, в ночь на 9 ноября 1917 года в «Новую Голландию» лично приехал В.И. Ленин. Вождь большевиков благодарил телеграфистов за поддержку и попросил их распространить написанное им воззвание «Радио всем» с призывом к армейским и другим комитетам, солдатам и матросам взять в свои руки дело заключения мира с Германией, а так же ряд декретов Советской власти.