Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали
Шрифт:
Разговоры о партиях были среди сторонников «либеральных реформ» прежде всего данью западным стереотипам. Не случайно группа Егора Гайдара попыталась создать партию лишь в 1994 г., когда эти люди почувствовали, что их оттесняют от рычагов реальной власти.
Иное дело — социалисты. Для любого социалистического проекта именно партия как механизм связи «политиков» и «масс» является ключевым вопросом. Не случайно все размежевания и переломы в истории социалистического движения сопровождались изменением подхода к партии (по этому вопросу раскололись в 1903 г. большевики и меньшевики, а в 1960-е гг. эти же проблемы играли не меньшую роль в размежевании между коммунистами, социал-демократами и «новыми левыми» на Западе).
В России социалисты, социал-демократы и коммунисты, недовольные порядками, царившими в КПСС, стремились к созданию партии задолго до того, как многопартийность была официально разрешена. Организация партии считалась более важным делом, нежели борьба за должности и мандаты, которой увлеченно занималось большинство «демократов». Характерно, что в 1990 г. большинство лидеров левых не стало баллотироваться в народные депутаты России. Некоторые избирались депутатами и городских и районных Советов, надеясь, что это поможет объединить своих сторонников на местах.
Однако в сложившихся условиях ни Социал-демократическая, ни Социалистическая партии не смогли стать массовыми. Социал-демократы пытались идти в фарватере президентской команды, все больше лишаясь собственного лица. А когда в 1993 г. левое крыло партии выступило против политики приватизации, разгона Советов и авторитарной конституции, в партии произошел раскол. К концу 1990-х гг. параллельно существовало сразу несколько социал-демократических партий, которые продолжали размежевываться и раскалываться, подобно левацким сектам на Западе.
Что касается Социалистической партии, то с момента своего создания она вела борьбу на два фронта — против «старой и новой номенклатуры». Социалистам был плотно закрыт доступ к средствам массовой информации. Эфир был заполнен пропагандой приватизации, а газеты доказывали, что нужно либо все поделить, либо все оставить по-старому, и никто не дал слова людям, предлагавшим обсудить иные варианты. Все мрачные прогнозы, сделанные социалистами в 1989—1991 гг., подтвердились. Но самой партии от этого лучше не стало.
Разумеется, неудачи социалистов и социал-демократов объясняются не только их политическими ошибками или бойкотом в средствах массовой информации. На протяжении 1989—1993 гг. в России потерпело поражение гражданское общество. В конце 80-х рост неформальных объединений и массовое участие людей в «малой политике», когда темой дискуссии становилось строительство очистных сооружений, вырубка парков или отвод земли под детскую площадку, свидетельствовали о возникновении у нас гражданского общества. Эти объединения были единственно органичными, выросшими «снизу» без подсказки телевидения, пропагандистских кампаний и вмешательства армии платных чиновников. История 1989—1991 гг. обычно рассматривается как история борьбы за власть «демократов» и «коммунистов», но есть и вторая история тех лет: история борьбы бюрократических «элит» за контроль над массовыми движениями. Победа любой из соперничающих сил означала конец гражданского общества. С 1990 г. по мере продвижения «демократов» к реальной власти, слабеют и отмирают народные инициативы. Вместе с ними терпят неудачу и попытки создания «снизу» широкой левой партии.
Неудача социалистов символична. Она демонстрирует поражение демократического процесса в России. Трагизм ситуации в том, что в ходе всего периода 1989— 1994 гг., при всех разговорах о «переходе к демократии», базовые условия для демократического развития не только не укреплялись, а, наоборот, разрушались. Там, где нет самоорганизации граждан, парламентаризм оборачивается фарсом, выборы — соревнованием коррумпированных властолюбцев, законы — произволом законодателей.
В условиях распада гражданского общества традиционалистские идеи оказывались особенно притягательными. После ликвидации КПСС возникло несколько новых коммунистических организаций, стремившихся либо «вернуться к истокам», либо, напротив, выработать современную доктрину, но все они апеллировали преимущественно к старым членам партии.
Особое положение занимала Социалистическая партия трудящихся (СПТ). После разгона и запрета компартии в 1991 г. она претендовала на роль официального наследника. Численность партии достигла 80 тыс. человек, главным образом за счет бывших коммунистов. Взяв первоначально на вооружение проект Программы КПСС, который был подготовлен, но так и не принят при Горбачеве, руководство партии пыталось повторить путь восточно-европейских коммунистов, создавших социал-демократические партии на базе старых структур. Лидером СПТ стала Людмила Вартазарова, принадлежавшая к числу людей, выдвинувшихся в аппарате КПСС в последние годы перестройки, но среди идеологов партии был и знаменитый диссидент Рой Медведев.
Идеологически СПТ так и не смогла найти собственного лица, однако на первых порах имела важное стратегическое преимущество, выступая в качестве своего рода моста между умеренной частью коммунистов и некоммунистическими левыми. СПТ обладала определенными материальными ресурсами. В отличие от бывших «неформалов», члены СПТ были не очень активны, но партия имела работоспособный аппарат. Вокруг СПТ мог сложиться широкий блок левых сил. Шаг в этом направлении был сделан осенью 1992 г., на Конгрессе демократических левых сил. Однако развития данная инициатива не получила.
СПТ не скрывала своих претензий на доминирующую роль в левом лагере. Ее козырем было наличие полноценного аппарата, каковым ни одна другая организация на тот момент не обладала. Но это же предопределило и неудачу партии. Сделав ставку на бюрократические методы работы, лидеры СПТ не смогли предложить своим партнерам никакой четкой стратегической перспективы. Они сами постоянно колебались — от готовности сотрудничать с «умеренными силами» в правительстве до блокирования с националистами, казаками и монархистами из «Союза возрождения». Поскольку другие левые категорически отказывались повторять подобные зигзаги, напряжение между этой партией и всеми остальными возрастало, пока СПТ не оказалась в полной изоляции.
Положение усугубилось соперничеством с коммунистами. После того как Конституционный суд России разрешил воссоздание компартии «снизу», туда стали уходить целые организации СПТ. Не решаясь заявить открыто ни о размежевании с коммунистами, ни об объединении с ними, лидеры СПТ заняли двусмысленную позицию: участвовать в восстановлении компартии, но не входить в нее. Это предопределило развал низовых организаций СПТ.
Совершая одну ошибку за другой, лидеры партии постоянно повторяли, что их политика была на каждом этапе единственно правильной и единственно возможной, отказываясь даже обсуждать причины своих неудач. За два года партия превратилась из серьезной политической силы в малоактивную группу, утратившую всякое влияние на ход событий. В 1995 г. лидер СПТ Людмила Вартазарова вошла в руководство Конгресса русских общин, который даже при самом богатом воображении невозможно назвать левой организацией. Это означало конец СПТ в качестве самостоятельной партии.