Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали
Шрифт:
Упущенное время требовалось компенсировать нестандартными политическими решениями. А натиск на позиции «семьи» усиливался. Нападали на власть не возмущенные массы, а ее же собственные недавние сообщники. За несколько месяцев существования правительства Примакова в правоохранительных органах оживились попытки хоть как-то ограничить разгул коррупции. Генеральный прокурор Юрий Скуратов поплатился за это креслом (причем «розовый премьер» не только не выступил на его защиту, но солидаризировался с Кремлем). Поскольку Ельцин не мог открыто объявить об истинных причинах отставки, ее мотивировали «неэтичным поведением» прокурора, уличенного в свидании с двумя легкомысленными девицами. Доказательством прокурорского грехопадения служила видеозапись, сделанная скрытой камерой. Та же видеозапись, однако, служила и доказательством заранее спланированной провокации.
Согласно конституции отстранение Скуратова требовало одобрения Советом Федерации. Губернаторы, из которых состояла половина верхней палаты, заартачились. 17 марта 1999 г. они отказались утвердить указ президента о смещении генерального прокурора. Как отмечал обозреватель газеты «Континент» Сергей Обухов, Совет Федерации «подавляющим большинством влепил пощечину кремлевскому клану» [239] . В ответ власти продемонстрировали скандальную пленку по телевидению (в первый раз, правда, в сокращенном виде). Однако Россия — не Соединенные Штаты. Подобные методы оказались здесь совершенно неэффективны, вызвав скорее симпатию к жертве провокации.
239
Континент. Март. 1999. № 12. С. 3.
Против Скуратова возбудили уголовное дело, которое с треском провалилось, но попытки прокурора вернуться в свой кабинет пресекались охраной здания. Не имея возможности назначать и снимать генерального прокурора, Ельцин стал назначать и снимать исполняющего обязанности руководителя прокуратуры. В итоге Россия получила сразу двух генеральных прокуроров — одного законного, но не действующего, другого действующего, но незаконного. Смена правительств в этой ситуации ничего не изменила. Евгения Примакова на посту премьера сменил Сергей Степашин, затем Степашина — Владимир Путин, а генерального прокурора в стране все не было. В 1999 г. таким же образом сместили и близкого к московскому мэру Лужкову руководителя столичной милиции генерала Николая Куликова. Отставленный генерал жаловался в суд на незаконное решение, но это никого особенно не смущало.
Раскол внутри власти обострился из-за президентских амбиций Юрия Лужкова. Для этого ему необходимо было политически перерасти границы своего «удельного княжества». Но любая попытка консолидировать региональные элиты помимо Кремля означала автоматическое нарушение хрупкого политического равновесия, на котором держалась ельцинская система.
В этой обстановке Лужков сделал, как ему показалось, наиболее естественный и правильный ход. Он решил договориться с самыми сильными региональными лидерами, собравшимися в блоке «Вся Россия». Здесь объединились типичные российские «касики», к тому же — настоящие специалисты по выборам. Лужков избрался на пост мэра в 1996 г., получив 90% голосов, — никто из серьезных политиков даже не решился баллотироваться. Деятели из «Всей России» шли тем же путем. Минтимер Шаймиев, грубо нарушив закон о выборах, сделал себя единственным кандидатом на пост президента в республике Татарстан. Народ поддержал, как в советское время, — 90% голосов! В том же 1996 г. прессу обошла замечательная стенограмма селекторного совещания башкирского лидера М. Рахимова с районными начальниками. Республиканский лидер внедрил тогда новую избирательную технологию: пообещал на зиму отключить отопление и электричество в районах, где за Ельцина будет отдано недостаточно голосов. Районное начальство, естественно, постаралось.
Выборы в городское собрание Петербурга, проведенные мэром Владимиром Яковлевым, запомнились в основном убийствами и подлогами. Голосование прошло успешно, хотя заставляло вспомнить про избирательные технологии, применявшиеся гангстерами Аль Капоне в Чикаго 1930-х гг. В законодательное собрание прошел ряд известных всему городу бандитов. За бывшей «колыбелью революции» закрепилась теперь еще и слава «криминальной столицы».
То, что эти губернаторы объединились в одной команде, совершенно неудивительно. Гораздо интереснее задуматься о том, что объединило их с Лужковым. Ведь в отличие от московского мэра у деятелей, создавших «Всю Россию», президентских амбиций не было. Большинство из них уже и так были президентами — в автономных республиках.
Традиционно лидеры автономий не отличались державным патриотизмом. А уж Шаймиев вообще грозил выйти из состава России. Лидер Ингушетии Руслан Аушев, подозревавшийся в симпатиях к чеченским сепаратистам, тоже не был самым отчаянным сторонником государственного единства. Между тем Лужков делал ставку на имперскую риторику, его сравнивали с московским князем Иваном Калитой, «собирателем земли русской», Лужков требовал от Украины возвратить Севастополь, а кавказцам — соотечественникам Аушева — создал в столице совершенно невыносимые условия. Очевидно, правители автономий явно не верили ни слову из того, что говорил московский мэр. И именно поэтому готовы были его поддержать.
С другой стороны, решение Лужкова о союзе с группировкой Шаймиева свидетельствовало о глубоком кризисе первоначального политического проекта столичного мэра. Надежда на то, что, опираясь на московский опыт и деньги, можно будет получить массовую поддержку в стране и создать крепкую власть, явно не оправдывалась. Московский мэр оставался не способен влиять на события за пределами своей вотчины. Создав собственное движение «Отечество», Лужков не сумел превратить его в настоящую всероссийскую политическую силу. Не только за пределами столицы, но даже в Москве эта организация не могла функционировать без помощи мэрии. Вместо того чтобы стать опорой Лужкова, его партия сделалась обузой — нужно было содержать совершенно бесполезный, но невероятно прожорливый и насквозь коррумпированный аппарат.
Политическая база губернаторов — классическая клиентела латиноамериканского типа. Личная преданность вождю вознаграждалась доступом к общественным ресурсам и неформальным влиянием в среде себе подобных. Эта модель отношений весьма устойчива, но у нее есть и свои минусы, которые обнаружились при партстроительстве. В «Отечестве» оказалось много начальников разного ранга, но не было активистов. Пользуясь административными методами, они могли вывести некоторое количество добродушных обывателей на площадь (прислали автобусы, отпускали людей с работы, контролировали, чтобы не разбежались по дороге), но на выборах это не помогало. А главное, за пределами Москвы начальники играют в ту же игру, только — в свою пользу.
Почувствовав, что Лужков может стать новым лидером страны, к нему стали стягиваться карьеристы всех мастей, обиженные Ельциным чиновники кремлевской администрации, несостоявшиеся министры. Вокруг него вилась целая туча льстецов и «интеллектуалов», воспевавших великие заслуги мэра и непрерывно клянчивших деньги. Театральный критик Инна Вишневская описывает одну из встреч Юрия Лужкова с «интеллигенцией». Сначала к мэру вышла Наталья Дурова, руководитель Театра зверей. «На шее у нее бантом был завязан пятнистый удав, все норовивший достать жалящим своим языком глаз мэра. “Накормите Театр зверей!” — сказала Дурова. Мэр немедленно согласился, увертываясь от горжетки-гадюки. Из рядов вывели большого медведя, который попросил у мэра повышенной пенсии». Лужкову ничего не оставалось, как выписать чек. Но это было только начало. «Сказав еще на прощание, что тараканы узнают ее по голосу, сверкая роскошной камеей, мушкетерской шляпой и зелено-бурой змеей, Дурова удалилась. На смену ей стали выбегать уже и вовсе “теоретики”, обобщающие театральный наш опыт, — директора, главные режиссеры и главные актеры неких театров под общим названием “Видогонь”. Борцы за культуру просили расширить помещение для театра “Аквариум”, потому что уже сами плавают в этом аквариуме, построить им дворец, потому что, как говорили классики, театр — это храм, и, наконец, перечислить пять лампочек по 60 свечей, так как старые, ввинченные еще Лениным, — перегорели. Юрий Михайлович покорно все записывал в блокнот». Затем вся публика ринулась в зал с накрытым столом, как принято в таких случаях, — «после собрания, симпозиума, премьеры, — обязательно увидите сотни спин лежащих животами на фуршете и шуршащих полиэтиленовыми мешочками, куда, еще во время войны учил нас один из вахтанговских актеров, нужно сливать с банкетных столов подсолнечное масло. Вы должны лечь на лежащих и, балансируя тарелкой, схватить без вилки скользкий гриб...» [240]
240
Дом актера. 1999. Декабрь — январь. С. 14.
Вся эта публика умела только выпрашивать, растрачивать и разворовывать деньги — никакой политической выгоды для Лужкова от подобных мероприятий не было. Иметь дело с провинциалами было надежнее. Не очевидно, что дружба Лужкова с Шаймиевым прибавила московскому мэру авторитета у жителей Казани, но многолетняя практика «корректировки» выборов гарантировала отсутствие неприятных сюрпризов.
Объединение с региональными лидерами могло стать возможным лишь на основе взаимных уступок. Блок московского правителя с другими удельными князьями фактически означал отказ от претензии на царскую власть. В обмен на поддержку региональных лидеров Лужков должен был по крайней мере пообещать своим коллегам такую степень независимости, что сама должность кремлевского президента рисковала превратиться в номинальную.