Ур, сын Шама
Шрифт:
Третьего дня Шам с женой и сыном уехал куда-то в колхоз — жаль, жаль! Сразу исчезли гости, кончились прекрасные времена. Нет, не совсем кончились, остался один собеседник — и кто бы мог подумать, что непутевый Сонин племянник, который вечно гоняет где-то мяч (Фарбер был искренне в этом убежден), вдруг зажжется таким неистовым интересом к древнейшей цивилизации Земли? Вот уже несколько вечеров сидит тут, и слушает, слушает то, что он, Фарбер, рассказывает ему о Древнем Шумере и Древнем Аккаде, о халдеях и хананеях, о жестоких и могущественных царях Вавилона и Ассирии…
Валерий ворвался в заставленную картонными коробками переднюю своей квартиры, схватил трубку.
— Алло? — сказал со старательной небрежностью.
— Здравствуй, Валера, — прозвенел как ни в чем не бывало Анин голосок. — Где ты пропадаешь, почему не звонишь?
Валерий мог подробно перечислить свои звонки и как следует ответить на это «где пропадаешь», но сдержал свой порыв. Не надо спорить с женщинами, не надо, не надо…
— Занят был на работе, — отрывисто бросил он.
Аня хихикнула:
— Так занят? Бедный! Нонна, наверно, житья не дает?
— Ты чего хотела?
— Фу, как грубо! — Аня осеклась. Потом, после короткой паузы, уже другим тоном: — Валера, я у подруги занимаюсь, это почти рядом с тобой. Если хочешь, приходи минут через двадцать на угол Гоголя. Проводишь меня домой. Если хочешь, конечно.
С той же старательной небрежностью Валерий ответил:
— Ладно, подойду через полчаса.
Постоял немного, дымя сигаретой, над умолкнувшим телефоном. Телефонный аппарат был новый. Красный, как пожарная машина. Как сигнал опасности.
— Валечка, ты уходишь? — спросила тетя Соня. — Хотела тебя попросить обвязать эти две коробки с посудой.
Еще могли пройти месяцы до вселения в новую кооперативную квартиру, но беспокойная тетушка загодя начала сборы. Неохотно, но исправно Валерий притаскивал ей из окрестных магазинов пустые картонные коробки из-под масла и печенья, и тетя Соня аккуратно, вдумчиво укладывала в них пожитки.
Не надо, не надо, не надо спорить с женщинами, убеждал себя Валерий, ворочая тяжелые коробки и обвязывая их бельевой веревкой. Не сорваться бы, не выказать свою боль и обиду, сохранить небрежный, скучающий тон. Сотни, тысячи вещей есть поинтересней, чем встречи с Анькой. Вот — Шумер! Ка-акая прекрасная, захватывающая штука — история! Дураком он был набитым, когда в школьные годы пренебрегал историей. Бросить, что ли, читать фантастику и приключенщину, засесть за толстые тома Всемирной истории — да не просто так, а с карандашиком, с хронологическими таблицами. Не обезьяна же он, черт дери, которой нет дела до того, что происходило до нее в родном лесу.
Вдруг спохватился: истекают условленные полчаса!
Натянув замшевую куртку, купленную по случаю в комиссионке, крикнул тете Соне: «Ухожу!» — и вихрем на улицу.
На углу улиц Тружеников Моря и Гоголя скучал, углубившись в самосозерцание, продавец хурмы, пожилой носатый дядечка в нечистом халате. Было еще светло, еще только собиралось завечереть поблекшее сентябрьское небо.
«Агглютинация, — подумал Валерий, прислонившись к фонарному столбу. Приклеивание к корню этих… как их… фениксы, что ли… нафиксы… Хорошо старику Фарберу с его древностями, с агглютинацией этой самой. А если не склеивается? Где такой клей найти, чтобы прихватило надежно, навсегда?.. Жду еще пять минут, — подумал он, взглянув на часы. — Если она за пять минут не придет…»
И тут же вышла Аня из-за угла — розовощекая, в черно-блестящем плаще до пят, в голубой кепочке с козырьком. Царственной походкой подошла к Валерию, сказала с улыбкой:
— Приветик.
Они пошли вниз по улице Гоголя под зеленой листвой акаций, под широкими днищами старых балконов, под ранними фонарями.
— Валера, ты на меня сердишься? — Анин голосок взлетел на немыслимую высоту.
— Чего сердиться? — дернул он плечом. — Подумаешь, каких-нибудь две недели не виделись.
— Ну Валера, не на-адо! Я же вижу по твоему носу, что ты сердишься, как ненормальный. А я правда, когда ты позвонил тогда, очень была занята. Ты не представляешь, какая трудная у нас химия…
Не хотел Валерий — точно не хотел, — и все-таки сказал:
— А этот… ну, сын академика, — он представляет?
Аня остановилась. Поморщилась, ножкой топнула:
— Ясно, ясно. Рустам, конечно, уже раззвонил.
И верно, именно от Рустама впервые услышал Валерий про сына академика. В кафе «Молодежное» разглядел он, Рустам, в табачном дыму, как танцевала Аня с бойким чернявым юношей. И узнал Рустам в этом парне сына известного нефтехимика, который раньше, до переезда в дом ученых, жил по соседству с Рустамом, на одной улице. Само собой, рассказал он Валерию о встрече в «Молодежном». Не такой был Рустам человек, чтобы держать друга в неведении.
— Во-первых, никакой он не сын академика, его папа просто членкор, объяснила Аня. — А во-вторых, мы с Тофиком учились в параллельных классах, а сейчас он тоже в университете учится, на востоковедческом. Что из того, что мы разочек сходили в кафе?
— Знаешь что? — отрывисто сказал Валерий, чтобы разом все кончить. Сегодня с тобой отплясывает Тофик из параллельного класса, завтра появится Рубик с перпендикулярного факультета, — ну что ж, на здоровье. Только мне все это ни к чему. Мне двадцать восемь, я для тебя уже старый.
Минуты две или три они шли молча, пересекая по диагонали сквер с подсвеченным фонтаном. Пенсионеры, плотно сидевшие на скамейках, таращили на них глаза.
Аня погрустнела, светлые бровки ее взлетели под голубой козырек, придав лицу беспомощное выражение.
— Ты не старый, а эгоистичный. Почему я должна сидеть взаперти и носа не высовывать без твоего разрешения? Я живой человек все-таки…
Валерий не ответил. Не было смысла возражать, если она сама не понимает, что живой человек не должен так обращаться с другим живым человеком.
Аня вдруг порывисто взяла Валерия под руку.
— Не надо нам ссориться, Валера. Это не имеет никакого значения — кто со мной отплясывает. Правда. Я никогда не забуду, как ты написал тогда на машинке… ну, сам знаешь…
«Да разве я хочу ссориться? — думал Валерий. — Мне эти ссоры — острый нож… Только надоели качели. Вверх-вниз, вверх-вниз… Сколько можно терпеть?..»
— Ну Вале-ера! — нашептывала Аня под ухом. — Не будь таким ледяным. Слышишь?
Лед быстро таял.