Ураган мысли (Повести.)
Шрифт:
Я успел выпить первую бутылку и ополовинить вторую, когда мне позвонил Егор.
– Привет!
– сказал я.
– Привет! Как дела?
– Да ничего, нормально.
– Что делаешь?
– Квашу.
– С кем?
– Сам с собой.
– Что завтра собираешься делать?
– Хрен его знает, скорее всего, тоже квасить. Предлагаешь куда-нибудь выбраться?
– Не знаю. У меня родители дома торчат, у отца завтра какое-то шпионское дело. Если бы они на дачу свалили, можно было бы собраться.
– Так приезжай ко мне.
– Во сколько?
– Да хоть сейчас. Егор на секунду задумался.
– А что, приеду. Что пить будем?
– Я - пиво.
– ОК. Закажи мне «Очаковского». Я замялся.
– Егор, тут такое дело…
– Денег нет?
– Казалось, Егор удивился, - Ничего, у меня есть. Напомни номер счета. Я напомнил. Через несколько секунд Егор сказал:
– Еду, - и повесил трубку.
Еще через пару минут я услышал, как из кухни доносится позвякивание - заказанные Егором бутылки загружались в холодильник. Я посмотрел, что заказал Егор, и удивился: «Хольстен», причем не только светлый, но и темный. Не иначе, появились деньги. И с каких это пор Егор стал учитывать вкус собутыльника при выборе выпивки? Впрочем, закуску Егор, как обычно, не заказал. Ну и хрен с ним.
Егор приехал довольно быстро - примерно через час. Мы засели перед телевизором и начали культурно проводить время. Я ожидал, что Егор предложит заказать девочек (он же нынче при деньгах) или посмотреть какой-нибудь голливудский боевик про хороших полицейских и плохих бандитов, но, вместо этого, Егор придвинул к себе пепельницу, закурил и спросил меня:
– Новости смотрел?
– Смотрел. Ничего интересного.
В новостях действительно не было ничего интересного. Генеральный прокурор в очередной раз сообщил, что зачистки взяточников в ближайшее время проводиться не будут, известного телеведущего признали-таки достойным принудительной психокоррекции, но он собирается оспаривать приговор суда, узбекские террористы опять что-то взорвали, короче, все как всегда. Егор, однако, увидел в новостях нечто действительно интересное.
– Там Маринку Тимофееву показывали.
– Где?
– На семнадцатом канале в местных новостях. Оказывается, у ее матери было коровье бешенство, а я думал, она просто сошла с ума. Я сделал вид, что ничего об этом не знаю:
– Как это - было? Коровье бешенство - его же не лечат. Ну, то есть, иногда лечат, если вовремя дать антиген, можно спасти сознание, но, ты же говорил, у нее инвалидность уже несколько лет?
– Вот поэтому ее и показали.
– Маринку?
– Да нет же! Мать ее.
Я рассмеялся. Кажется, пиво начинает действовать. Егор понял, что сказал двусмысленность, но даже не улыбнулся.
– Говорят, она три года лежала, считай, в коме, и вдруг резко очухалась ни с того, ни с сего. С нее уже сняли все датчики, так она позвонила главврачу по мобиле.
– Так у психов же, вроде, мобилы отключают.
– Ну да, но у нее забыли отключить, она же была как овощ. Врачи вначале подумали, что это шутка, так она позвонила Маринке, а Маринка - журналистам. Они приехали, говорят, у вас больная от коровьего бешенства исцелилась, а врачи говорят да пошли вы ** ***, типа, вы еще скажите, что у нас даун задачу NP-полноты решил. Короче, состоялся у них разговор глухого с педерастом, только через полчаса кто-то вошел в палату, а там Маринкина мать глазами моргает, мычит что-то, она, оказывается, нормально говорить не может, у нее в гортани что-то атрофировалось. Подключили ей телесвязь на голосовой выход, она вначале всех матом обложила, а потом расплакалась, говорит, во, какое счастье, что я жива, но муж умер, типа жалко его, хорошо еще, что дочка жива, спасибо там какому-то хмырю, вроде как начальнику той конторы, где он работал, позаботился о Маринке, из служебной квартиры не выселил, дал ей в универ поступить, и все такое. Егор отхлебнул пива и неожиданно добавил:
– Неужели она и вправду проститутка? Я обозлился.
– Да какая тебе, блин, разница?
– Извини, - Егор выставил вперед обе руки, как будто я собирался его бить. Бить Егора без толку, у него красный пояс по карате-до.
– Извини, Игорь, не хотел тебя обидеть. Считай, что я ничего не спрашивал. Да я на самом деле и не знаю ничего. Я тогда просто прикалывался, хотелось тебя позлить. Извини. Просто мне показалось… они обе так странно вели себя, будто что-то не договаривают… да ладно, забудь. Извини. Я успокоился. Некоторое время мы молча пили пиво. Потом Егор спросил:
– Это твоя работа?
– Что?
– Ну все это. Я же помню, как ты водку в вино превратил.
– Воду, - поправил я на автомате. Кажется, начинается интересный разговор. Впрочем, скорее всего, ничего интересного Егор не скажет. Походит вокруг да около, а потом попросит научить его тому, что я умею. А я не знаю, как этому можно научить, я даже не знаю, можно ли этому научить, и вообще, я не уверен, стоит ли Егора этому учить, даже если это возможно.
– Воду тоже, но вначале водку.
– Так я же воду из-под крана наливал.
– Ни хрена ты не наливал, ты включил воду, покрутился около крана и выключил воду. А в бутылку ты ничего не наливал.
– Да?
– Я почувствовал себя глупо.
– А мне казалось, я позже нажрался.
– Да ты почти сразу нажрался. Сидел сонный, я думал, ты сейчас мордой на стол упадешь, а потом ты как-то резко протрезвел, стал нормально разговаривать, а потом снова начал квасить и нажрался вообще в ********.
– А чего ты у меня водку не отнял, если я ее собирался водой из-под крана разбавить?
– Я и начал отнимать. А ты говоришь, не трогай, я сейчас из водопроводной воды классного винища наделаю, как Иисус Христос. Все, думаю, у Игоря крыша поехала. Я и сам к тому времени был уже веселый, думаю, хрен с ним, пусть сто грамм на ерунду изведет, зато развлекуха какая. Я хотел еще Пашку позвать, только не успел, ты уже водку в вино превратил, и я подумал, лучше Пашку не звать.
– Он что, так ничего и не знает?
– Ничего. Я ему сказал, что это я винище заказал, что у меня есть знакомый, который работает на подпольном винзаводе, и там гонят классную трансгенку, стоит она копейки, а качество зашибись. Качество, кстати, и вправду зашибись.
– Мда… - протянул я. А что тут еще скажешь? Не рассказывать же всю историю того, как меня чуть не ********* гопники, как я устроил им Освенцим, и что я до сих пор не могу понять, как все это делаю, и что я не могу понять, что я еще могу делать, и что мне вообще с этим делать. Я мог бы устроить исповедь минут на двадцать-тридцать, только я знаю, чем бы все это закончилось. Егор бы меня внимательно выслушал, задал бы пару вежливых вопросов, сказал бы, что все это круто, а потом спросил бы «А меня ты научить можешь?»