Уроборос
Шрифт:
Егор не был новичком в изменах. Он не скрывал от нее, что в свое время его предыдущий брак чуть не распался на запчасти, когда открылись подробности его двойной жизни. Естественно, избранница была молода и хороша собой, очевидно, тогдашней жене это не понравилось. Поскольку ей не понравилось и многое другое, всплывшее на поверхность в разоблачительной суете тех дней, женщина решила сделать ход конем, собрала по ее мнению необходимые мужу вещи и выставила чемодан на крыльцо их дома. Егор вернулся вечером, обнаружил многозначительную инсталляцию, развернулся и уехал. Чемодан не взял. Естественно, за каждым его движением напряженно следили из-за занавески.
Жена занервничала. В приступе праведного гнева она не рассчитала свои силы. Паника сменилась психозом. На оставленный чемодан ответили психиатрической клиникой, в виду угроз такого порядка Егор молча вернулся. Конец истории Нине представлялся несколько скомканным, поскольку она все равно не понимала, что им двигало — чувства к жене, чувство вины, расчет или он просто забыл что-то дома, вернулся, а уезжать поленился.
Она включила телевизор. В сводках происшествий передавали, что накануне вечером в одном из баров Москвы произошла драка. На мертвом языке протоколов следователь с пустым взглядом и стрижкой ежиком докладывал, что в такой-то час в таком-то месте завязался конфликт между женщиной и ее другом. Когда к месту происшествия прибыл наряд полиции, посетители кафе уже разняли дерущихся. Однако вскоре поступил еще один звонок, в том же районе местный житель обнаружил жестоко избитого молодого человека. Нападавшего найти не удалось. Юноша в медикаментозной коме в больнице. Женщина, его спутница, объявлена в розыск.
— Ну, он лежал. Вон там лежал. Я с собакой вышел. Вот с этой собакой, — растерянный человек в пальто показывал то в угол двора, то на свою черную таксу.
Нина выключила телевизор. Ничего нового. Одни защищались, другие нападали. Мир делился на тех, кто может взять свое, и на тех, кто вынужден отойти и смириться. Одни шли по трупам, другие впадали в кому.
Когда она уходила от Никиты к Егору, меньше всего думала, какими будут ночи и дни оставленного любовника. Ее вообще не интересовало, проснется ли он завтра или останется без движения лежать в своей постели. Нину не заботило, как она выглядит в его глазах и в контексте вселенской справедливости. Не было ничего такого. Ни рефлексии, ни самосуда, ни чувства вины. Один мужчина иссяк и не оправдал ее ожиданий, другой сулил счастье и новую жизнь. Она не собиралась совершать подвиг, оживляя прошлое, а всей душой стремилась вперед. Ей казалось, что в этой гонке не может быть правых и виноватых. И благородство тут ни при чем. А о том, что за все придется заплатить, Нина старалась просто не думать. Хотя и знала, что на метафизических весах добра и зла рано или поздно, но всегда устанавливается равновесие. И та боль, которую ты отмерил другому, в соответствии с неизвестным науке законом однажды вернется к тебе. Судьба щепетильна к долгам. И по счетам несчастья она выплачивает с задержкой, но с завидным постоянством.
Спустя час Нина упаковала, как ей казалось, все необходимое (позже почти все окажется ненужным и бесполезным) и встала на пороге. Несмотря на запреты, жена Лота обернулась. Там, за спиной, оставалась вся ее жизнь. Конечно, Ирит ошибалась. Жизнь была впереди. Позади — только прожитое, пережитое. Но в ту минуту, когда на твоих глазах твой мир, как лист бумаги, складывается пополам, а ты оказываешься на самом сгибе, сложно сохранять спокойствие. Балансируя на выходе и входе, Нина думала, что вот теперь-то все точно распадется на до и после. До — будет сплошное воспоминание о прошлой жизни, после — пустота неизвестности. И чем еще удастся наполнить эту пустоту, если удастся вообще.
Она стояла в дверях собственного дома, но не чувствовала никакой связи ни с ним, ни с самой собой, стоящей здесь. Все оставалось на своих местах, но ее здесь не было. Она потянула чемодан, словно живой, он упирался и вертелся на пороге. После некоторой возни она с раздражением вытолкнула его на лестничную клетку и вышла следом.
— Ниночка, уезжаете? — радостно поинтересовалась соседка из квартиры напротив.
Она даже рта не успела раскрыть.
— Далеко! В теплые края? Рада за вас, — соседке в общем не нужны были собеседники, — ну, счастливо съездить! И поскорее возвращайтесь. Это ведь, как говорится, дома-то всегда лучше. Ну, и супругу привет большой. Наилучшие пожелания. Хорошей дороги. Нет, ну ты посмотри, вот засранка, что натворила!
Нина с удивлением посмотрела в сторону женщины. Однако та уже и думать забыла о Нине и пинала ногой свою облезлую вредную собачку, выговаривая ей за какое-то прегрешение. Наконец соседская дверь захлопнулась и ругань и противное тявканье смолкли. Нина тоже закрыла дверь, посмотрела на ключи, замки. Тоска. Тоска… Все-таки не женское это дело — уходить. Уходить должны мужчины — в поход, в дорогу, на войну. Женщинам не привыкать оставаться и утирать слезу, сидя у окна. Но мир давно переменился. Она подхватила чемодан и направилась к лифтам.
Теперь предстояло самое интересное. Надо было позвонить Егору. Все как следует расковырять, разбередить и придать прыщику масштабы гангрены. Нина решила набрать из машины. Как будто на ходу будет легче говорить.
Когда позвонила Нина, Егор стоял в туалете павильонов и рассматривал сизое пятно и ссадину на скуле. Все утро на вопрос «Откуда?» он честно отвечал: «Подрался». Подробности никого не касались, о них он и сам предпочитал не вспоминать. Машинально приложил к лицу холодную мокрую салфетку. Зачем? Все равно не поможет. Он включил громкую связь.
— Алло, это я.
— Да, привет.
— Я вернулась.
— Все нормально?
— Да. Как ты?
— Хорошо. Занят.
— Понятно.
Пауза.
— Э-э…
— Что?
— Я хочу сказать…
— Что, не слышу?
— Я уехала…
— Что «уехала»?
— Я уехала из дома…
— Куда уехала? Ты же вернулась?
Пауза.
— Алло?! Я не слышу.
— Да, я уехала. Из дома. Хочу пожить отдельно.
Пауза.
— Ты слышишь?
Пауза.
— Алло?
— Да.
— Ты слышишь?
— Да, я все понял.
— Ну все? Ты не против.
— Я не…
— Что?
— Я не слышу!
— Ты не против?
— Нет.
Пауза.
— Ну, я поехала?
— Что?
— Я поехала. Пока?
— Пока.
Что-то лежало на дороге. Нина притормозила. Ее пугали предметы на проезжей части. Здесь не должно было быть ничего лишнего. Она присмотрелась. Это был ботинок. Дешевый черный ботинок стоял в грязи на асфальте. Рядом второй такой же. Как будто перед тем, как вылететь из обуви, человек пошире расставил ноги. Примерился, прицелился, и рванул в один конец к облакам.
Стараясь не задеть их, Нина медленно проехала стороной и попыталась было отключить связь, но телефон выпал из рук. Пришлось припарковать машину, чтобы достать его из-под сидения. Она заглушила мотор. Руки дрожали. Чего она ждала? Сложно сказать. Возможно, где-то в глубине души надеялась на чудо. На то, что какое-то слово, фраза, пауза, звук, мысль, дефис, отточие остановят ее, развернут, не просто вернут в дом, а вообще все вернут. Или хотя бы замедлят грядущие разрушения, грохот которых уже собирался на горизонте.