Урок
Шрифт:
С этим и вышел в жизнь первый выпуск нового отделения. Одним из лучших был в нем Вячеслав Залецило, судимый потом за покушение на умышленное убийство, не повлекшее тяжких последствий лишь потому, что жертвы защищались и убежали.
Новая красивая должность «Мастер Праздника» вызывала естественную гордость в Институте культуры, но тем не менее ни в одном Доме культуры нет ее в штатном расписании. Не было ее и в Зарайске, родном городе Залецило, куда он вернулся с семьей после окончания института по договоренности с отделом культуры горсовета и откуда официально сообщили в Москву (в министерство и институт), что Залецило назначен на должность художественного руководителя Дома культуры.
Но и этой должности в Доме культуры не было. Точнее, при хорошем финансовом состоянии директор мог собственной волей ее учредить, но дела Дома культуры обстояли весьма неважно, и Залецило начали
Директор Анна Михайловна Егорова поручила ему создание эстрадно-танцевального ансамбля, который мог бы играть на вечерах танцев. Вячеслав Станиславович, любивший с детства музыку, как мы помним, и игравший сам на нескольких инструментах, начал работать с радостью. У него зародилась идея особых танцевальных вечеров, где бы танцы чередовались с милыми шутками, необидными розыгрышами, остроумными викторинами, неожиданными играми. Он хотел работать и для денег — они действительно нужны были Дому культуры, — и для души, точнее, для душ тех, кто будет танцевать, веселиться, угадывать, шутить на задуманных им вечерах. Он нашел единомышленников в художественной самодеятельности Зарайска, начал репетировать, сочинять викторину, выдумывать игры. И в самой увлекательной стадии этой работы, когда замысел танцевального вечера нового типа, лишенного совершенно пошлости и банальщины, вечера, когда не одно лишь тело радуется, но и душа, начал обретать реальные очертания, последовало категорическое распоряжение Егоровой: «Завтра, в субботу, играйте!» «Мы репетируем меньше десяти дней, — объяснил Залецило, — ни в музыкальном, ни в эстетическом отношении…» — «Играйте!» — «Оркестр не в состоянии хорошо играть завтра, даже если это будет обычный танцевальный вечер». — «Мне безразлично, хорошо он будет играть или нехорошо, важно, чтобы он играл!»
И оркестр в субботу вечером играл. Залецило, дирижируя, страдал: он понимал, что играет оркестр ужасно. В институте и раньше, в армии, в окружном ансамбле, за подобную игру ему бы не поздоровилось. А сейчас никто, казалось, не замечал, что это ужасно. Может быть, потому, что большинство танцующих были пьяны. Была навеселе и сама Егорова. Оставалось одно утешение: трезвы были музыканты. До молниеносного создания этого эстрадного оркестра Залецило, по поручению Егоровой, выступал во время уборки в селах с музыкантами Дома культуры: там было все наоборот — трезвы в зале и пьяны на эстраде сами выступавшие. И, дирижируя, Залецило уныло решал дилемму: что же лучше — трезвым выступать перед пьяными или пьяным перед трезвыми?
Он пошел к заведующему отделом культуры Зарайского исполкома Сергею Георгиевичу Карасеву. Карасев был директором Зарайской музыкальной школы, когда в ней мальчишкой учился Залецило игре на аккордеоне, и с детских лет он сохранил к нему, Сергею Георгиевичу, почтение. Залецило пошел к Карасеву не с жалобой, а с идеей — устроить в Зарайске День Духовой Музыки.
«Какая сила в духовых оркестрах, какая сила и какая страсть!» — чьи это стихи? Автора он не помнил, но строки легли в душу навсегда. Карасеву идея понравилась. В Зарайске немало духовых оркестров — на заводах, в учреждениях, в институтах, — и вот они, как реки к морю, потекут однажды в воскресенье к центру города, расплескивая щедро торжественную или веселую музыку; потом они соединятся в единый мощный оркестр, — по-существу, оркестром станет город. И этот город-оркестр исполнит что-нибудь самое торжественное или самое веселое. Потом выйдут на эстраду певцы, танцоры, поэты, ветераны труда и Великой Отечественной войны. Потом оркестры торжественно удалятся, чтобы в разных концах города дать разные концерты: классической музыки, легкой, танцевальной… Сергею Георгиевичу Карасеву идея понравилась, ничего подобного раньше в Зарайске не было.
Егорова же, когда Залецило поделился с ней идеей, отрезала:
— Это не наше дело!
Но Карасев пообещал:
— Я улажу.
День Духовой Музыки состоялся в октябре. Казалось, весь город стал в этот день духовым оркестром. Город-оркестр играл, пел, веселился.
Зарплаты за октябрь Залецило не получил — Егорова не поставила ему в табель рабочие дни, поскольку он работал не для Дома, а для города.
Жена его в это время ожидала ребенка.
И началась для него странная, полуфантастическая жизнь, в которой он выступал в двух ролях, чародея — устроителя городских торжеств и увеселений и нищего, обивающего пороги ради небольших, нелегко заработанных денег. Конечно, можно было, добившись разрешения Министерства культуры, уехать отсюда, но это был его родной город, тут его замыслы получали давно ожидаемое и желаемое давно воплощение. Он художественно
Он шел в бухгалтерию как на Голгофу. Бухгалтер, она же кассир, соратница Егоровой, насмешливо ему объявляла, что денег ему не выписали, поскольку в табеле не отмечено ни одного рабочего дня. И это несмотря на то, что и в Доме культуры он учил, репетировал, вечерами дирижировал для танцующих.
Залецило не любил, когда ему жаловались, и сам раньше ни на кого не жаловался. И к Карасеву Сергею Георгиевичу шел он не с жалобами, а за советом: что делать? Карасев, человек мягкий, уступчивый, сокрушенно вздыхал, поздравлял с творческим успехом, успокаивал, потом по телефону долго убеждал Егорову, что работа Залецило делает честь Дому культуры, что Дом этот находится в том же городе, жизнь которого Залецило хочет украсить, а не в некоем неведомом царстве-государстве, что она, Егорова, поступает неправильно.
И Егорова соглашалась милостиво заплатить. Залецило шел в бухгалтерию — там ожидало его самое мучительное унижение: он получал за месяц странные, несуразные, непонятные суммы, составляющие лишь часть зарплаты: 32 рубля 54 коп. или 40 рублей 20 коп., столько, сколько Егорова сочла нужным ему заплатить. Идти опять к Карасеву не было ни желания, ни сил, и он шел с этими деньгами домой, ощущая все более острую боль в висках.
Работа в самом Доме культуры была развалена абсолютно и, казалось, непоправимо, что отмечали и подробнейшим образом записывали в соответствующих документах разнообразные комиссии. Но на судьбе Егоровой и жизни Дома это нисколько не отражалось.
Работники Дома культуры — методисты, инструкторы, баянисты (которые зарплату получали неукоснительно и полностью) — собирались часам к одиннадцати утра в методическом кабинете, нажимали клавиши магнитофона, танцевали, курили, обсуждали городские новости; перед обедом появлялась Егорова, собирали деньги на вино. К вечеру все затихало, оставался лишь дежурный у телефона. Обследования, комиссии решительно ничего в этой жизни не меняли. Само помещение Дома культуры обветшало настолько, что зимой, в морозы, надо было сидеть в пальто, а летом, в дожди, намокали потолки, стояли на полу лужи. Но и это, казалось, никого не беспокоило — танцевали, курили, пили.
Залецило несколько раз пытался убедить Егорову, что Дом культуры должен стать средоточием духовной, эстетической, музыкальной жизни города, живительным источником радости, надо создать несколько художественных ансамблей, ведь в Зарайске немало талантливых людей, хореографический ансамбль, перечислял он, — вокальный, пантомимы, стоит даже подумать о пионерском и комсомольском политических театрах. В трезвом состоянии Егорова выслушивала все это угрюмо и молчала, когда же бывала навеселе, усмехалась: «Балеты, пантомимы, духовые оркестры… Мне уборщицу не на что содержать». Залецило доказывал, что деньги будут, если наладить художественную жизнь Дома и устраивать концерты, вечера, демонстрацию фильмов по абонементам, а еще, если надо, он начнет убирать помещение бесплатно. «Нет уж, — сердилась она, — лучше играйте на вечерах танцев». И он играл, все равно не получая денег, потому что его жизнь за стенами Дома, жизнь, в которой были музыка, веселье и новизна, у Егоровой вызывала все большую ревность и неприязнь, видимо потому, что эта жизнь, чуждая ей и не во всем понятная, создавала фон, на котором руководимое ею учреждение выглядело все более непривлекательно и странно…
И Залецило шел опять к Карасеву, и тот опять его успокаивал и опять усовещивал Егорову, и та опять выписывала несуразные, унизительные суммы. Он выходил из бухгалтерии с разламывающейся головой, будто бы его жестоко ударили по ней.
Не хотелось возвращаться домой.
Но вот настал в марте великий час его жизни: сегодня Зарайск отпразднует Уход Русской Зимы!
Со студенческих лет он лелеял замысел этого большого разнообразного действа: с ряжеными, кавалькадами, оркестрами, скоморохами, катанием с ледяных горок, фанфаристами, аттракционами.