Усадьба ожившего мрака
Шрифт:
– Я думал, такие, как ты, не курят, – сказал, сжимая папиросу зубами.
– Какие – такие? – Гриня тоже затянулся и тоже, кажется, с наслаждением.
– Упыри.
Вот он и сказал то, что думал, то, что казалось еще более невероятным, чем трехглавый пес. Сказал и приготовился к смерти. Может, быстрой и легкой, а может, мучительной и медленной.
– Давно догадался? – Убивать Гриня его не спешил, зато разглядывал очень внимательно. Власу показалось, что в темноте его глаза тоже светятся. Как у кота в свете фар. Наверное, в самом деле показалось.
– Странности замечать стал еще в отряде, а окончательно все сложилось уже там… на полянке, когда ты своих же в капусту…
Захотелось сплюнуть себе под ноги, хоть как-то продемонстрировать свое отвращение, но Влас не стал, побоялся уронить папиросу, поэтому просто скривил губы в многозначительной ухмылке.
– Про своих это ты зря, Влас Петрович. Мои все там. – Гриня кивнул в сторону землянки. – А те, что на полянке, уже не люди… были.
– А ты, значит, человек?
– А я не знаю, товарищ командир. Может, уже и не человек.
Гриня глубоко затянулся, прикрыл глаза. Вот если бы прямо сейчас вот в этот самый момент боднуть его головой в живот… А дальше что? Видел он, с какой скоростью и с какой ловкостью двигается Гриня. И красноглазую тварь о трех головах тоже видел. Если уйдет от упыря, то не факт, что уйдет от твари.
– С парнями все в порядке? – Хотелось спросить о разном, а вот спросил о том, что было самым нормальным и самым привычным из всего происходящего.
– С Севой нормально, а Митяй… – Гриня открыл глаза. В глазах его была боль и не было упыриной черноты. Ногти, кстати, тоже были самые обыкновенные, лишь с черной каемкой грязи. Влас успел разглядеть эту каемку в свете красного огонька папиросы. – Митяй потерял много крови.
– Как?
– Так! – Сказал Гриня и скрежетнул зубами. Крепкими, белыми – не упыриными. Кажется.
– Его покусали?
Гриня кивнул.
– Ты?
– Охренел?! – К скрежету добавилась не злость даже, а ярость пополам с обидой. – Я его отец, и вообще я никогда…
– Никогда – что?
– Никогда – никого! Ну, пораскинь мозгами, похож я на тех с полянки? Хочешь зубы тебе свои покажу?
– Не надо.
А мозгами он уже давно раскинул. Что-то не укладывалось происходящее в голове.
– Ты видел, как Зверобоя порвали? – Гриня не спрашивал, Гриня знал, что видел, поэтому Влас даже отвечать не стал. – Ты видел, как они действуют? Как зверье. Голодное, безмозглое зверье.
– А ты не такой?
– А я не такой. Пацаны живы. Ты, Влас, жив. Вот и скажи, такой я или не такой?
– Из тебя больше десятка пуль Зосимович достал. И все удивлялся, как такое может быть! Это ты уже тогда, выходит?..
– Выходит так.
– Это в Гремучем ручье, да? – Вот Влас и спросил то, что все время хотел спросить. – В усадьбе тебя таким… сделали?
– Почти. В лощине. Попался я… как кур в ощип, попался, товарищ командир. Прямо в лапы одному из них. Думал, все – конец мне. Думал, сдохну. Да что там – думал! Боженьку молил о смерти! Да только, похоже, отвернулся боженька от таких, как я. Вот, видишь, до сих пор землю топчу.
– И что теперь? – Глупый вопрос, почти детский. – Как ты со всем этим… – И ведь слов правильных не подобрать.
– Что я жру, ты хотел спросить? – усмехнулся Гриня. – Не закусываю ли безвинными младенчиками?
Влас молчал. Что на такое сказать?
– В отряде твоем никто не пропал, не захворал?
– Нет. – Влас понимал, к чему клонит Гриня.
– И с… Лидой все хорошо?
– Насколько мне известно. Ладно, Гриня, рассказывай, как есть. Меня уже, кажется, ничем не удивить.
– Зайца сожрал, – сказал Гриня шепотом. – Когда совсем невмоготу стало, вот тогда и закусил безвинным.
– Зайцем закусил?
Кто бы мог подумать, что от этого вот дикого признания ему станет легче на душе! Заяц – это тебе не младенчик.
Гриня в ответ молча пожал плечами. Папироса догорела, опалила кожу жаром. Влас разжал зубы, носком сапога загасил бычок.
– А потом сразу отпустило. Веришь, в глотку тебе впиваться мне совсем не хочется. Ни с голодухи, ни вообще.
Как ни странно, а Влас верил! Может, от безвыходности ситуации, а может, от дикости всего происходящего. С упыриной Грининой сутью они как-нибудь разберутся. Ведь сам Гриня до сих пор умудрялся разбираться. Сейчас нужно было спросить о другом.
– Кто это был? – спросил и многозначительно огляделся по сторонам. – Тот самый оборотень, про которого рассказывал Зверобой?..
– Можно и так сказать. – Гриня усмехнулся. – Это Горыныч. Ну, мы его так зовем.
– Мы?.. – Час от часу не легче! У красноглазой твари, оказывается, есть кличка. И это «мы»…
– Я и ребята. Сева, Митяй и Соня.
– Они тоже его, того… знают?
– Ну как знают? Горыныча по-настоящему, думаю, даже мама родная не знает, но встречаться с ним ребятам доводилось. Да ты не переживай, Влас Петрович, если он тебе тогда башку не откусил, так и сейчас не тронет.
– Почему?
Снова захотелось курить, аж засвербело внутри.
– На! – Гриня сунул ему в зубы папиросу. Словно мысли его прочел. Или в самом деле прочел? – Да, не смотри ты на меня так. Это ж очевидные вещи, для этого не нужно быть упырем.
Возле самого лица вспыхнула спичка, отражаясь двумя красными огоньками в Грининых глазах. А потом Гриня тоже закурил. И сказал, глубоко затянувшись:
– Мало в жизни нынче осталось удовольствий. – Есть могу, пить могу, а вот чтобы любить это дело, как раньше, – нет такого. Из прошлого чувствую вкус курева и вина. Даже самогон не в радость. Представляешь?