Усадьба заложников
Шрифт:
– Очень приятно познакомиться с потомком такого знаменитого человека, – сказал Гуров, пожимая протянутую ладонь. – А как вы установили, что являетесь потомком землепроходца, – просто по фамилии?
– И совсем не по фамилии, – отвечал Никитин. – Я проводил архивные изыскания, читал, сравнивал… В общем, наше родство – это установленный факт.
– Но в своих картинах вы, я вижу, обращаетесь не к истории Руси, а к более древним временам, – заметил сыщик.
– Да, меня интересуют наши праотцы, наши легендарные корни, – отвечал художник. – Можно сказать, времена наших пращуров. Я постигаю их с помощью интуиции.
– В таком случае у нас с вами много общего, ведь я тоже в своей работе часто пользуюсь интуицией, – сказал Гуров.
– Да, я слышала от мужа, что вы часто принимаете решения на основе интуиции, – вмешалась в их разговор Ирина Вершинина. – И это так интересно! Может быть, вы как-нибудь расскажете нам, как вы это делаете?
– Может быть, как-нибудь попробую, – проговорил Гуров, чтобы не обидеть женщину отказом. На самом деле он почти никогда не говорил о своей работе в малознакомых компаниях.
– Ну, вы, я вижу, заняты серьезным делом, не буду вам мешать, – сказал он. – Я собираюсь еще немного побегать, а затем вернуться к завтраку. Так что я вас покину.
– Ну а мы с Олегом, наверно, еще немного поработаем, – откликнулась Вершинина. – Как ты думаешь, Олег?
– Да, еще часок поработать нужно, – ответил художник.
Гуров попрощался с ними и повернул назад, к усадьбе. Однако бежать ему расхотелось, и он возвращался так же, как шел в гору, – пешком. По дороге он размышлял о людях, с которыми только что беседовал. «Да, видно, что этот потомок Афанасия Никитина – хороший художник, – думал сыщик. – Праотцы и «легендарные корни» – все это, может, и ерунда, но вот краски на его полотнах буквально светятся».
Он и раньше, еще в Москве, видел картины Олега Никитина, и они производили на него впечатление. Гуров вообще интересовался живописью. Отчасти этот интерес был связан с работой – ему довелось расследовать несколько дел, связанных с хищением полотен молодых талантливых художников.
«Да, он хороший художник и интересный человек, – продолжал размышлять Гуров. – Да к тому же просто красивый мужчина. Сочетание качеств, перед которым не всякая женщина устоит. И мне кажется, что Ирина Васильевна перед этим сочетанием не устояла. Как она на него смотрела! И если эта страсть зашла достаточно далеко, это может создать напряжение между художником и банкиром Вершининым. Да, может… Но в таком случае Никитину не с чего задумывать убийство Ирины. И уж, во всяком случае, он не станет резать собственное полотно. Значит, нападения на московский особняк миллионера совершал кто-то другой…»
Размышляя таким образом, он вернулся в усадьбу. Здесь уже многие встали: из дома доносились веселые голоса, как мужские, так и женские, был виден человек в комбинезоне, поливающий цветы, – видимо садовник. На лужайке перед домом сыщик встретил незнакомого ему человека. Это был мужчина примерно того же возраста, что и художник Никитин, то есть ему было на вид около сорока лет. Но в остальном он представлял полную противоположность художнику. Незнакомец был высокий, даже немного выше самого Гурова, худой, жилистый. Но самым примечательным было то, чем он занимался. Кажется, он делал гимнастику, но весьма необычную: он плавно, медленно изгибался то в одном направлении, то в другом. Вот он взял с земли чашку, полную воды, и начал обносить ее вокруг головы, при этом оставаясь неподвижным. Видимо, цель упражнения состояла в том, чтобы ни одна капля из чашки не упала. И высокий незнакомец этого добился: чашка, которую он держал, вернулась в первую позицию, прямо перед лицом мужчины, и была так же плавно поставлена на землю.
Только после этого незнакомец поднял голову и заметил Гурова, который остановился в нескольких шагах от него.
– Я вижу, вам интересны мои упражнения? – спросил незнакомец.
Голос у него был звучный, приятный. И в целом человек производил приятное впечатление.
– Да, очень интересные движения, – отвечал Гуров. – Это какая-то восточная гимнастика, верно?
– Да, это китайская гимнастика. Эти движения общие для айкидо, тхэквондо и кунг-фу, – объяснил его собеседник. – Однако я вижу, что мне пора представиться. Меня зовут Виктор Дмитриевич, фамилия – Селиверстов. Я давний друг Петра Никитича. А вы, вероятно, знаменитый сыщик Лев Гуров?
– Да, я Гуров, – подтвердил сыщик.
– Очень приятно, очень приятно! – воскликнул поклонник китайской гимнастики. – Я вижу, собравшееся здесь общество просто пестрит интересными людьми. Такие художники, как Никитин, Султанов, да еще и знаменитый сыщик Гуров – чего еще желать? Об этой усадьбе впору телепередачи снимать!
В этот момент из дома донесся мелодичный сигнал.
– Ага, вот и на завтрак зовут, – сообщил Селиверстов. – Идемте скорее, а то все самое вкусное съедят!
Он поднял с лужайки чашку, которая служила ему спортивным снарядом, вылил из нее воду, и они вместе направились к дому.
– А как вы сюда добрались? – спросил Гуров, пока они шли к дому. – Я не видел вас ни в самолете, когда мы летели из Москвы, ни потом, в машине…
– А я раньше приехал, – объяснил Селиверстов. – Петр меня попросил помочь Аркадию Борисовичу и Жене расконсервировать усадьбу, все тут подготовить к приему семьи и гостей. Так сказать, подключиться на правах старого друга. Ну, и я охотно согласился. Люблю это время года – самое начало лета. Особенно оно хорошо здесь, в горах…
Гурову хотелось задать давнему другу Вершинина еще несколько вопросов, но они уже вошли в дом, где их встретила горничная Аня – молодая симпатичная девушка.
– Петр Никитич приглашает пройти на открытую веранду, – сказала она. – По случаю хорошей погоды завтрак накрыли там. Вот сюда по коридору пройдите, там повернете…
– Ничего, Аня, не стоит долго объяснять Льву Ивановичу дорогу – я ему покажу, – сказал Селиверстов. – Уж я-то этот дом знаю как свои пять пальцев.
Они прошли по коридору и вышли на веранду, где был накрыт стол к завтраку. За столом уже сидели несколько человек. Гуров узнал Ивана Вершинина, сына хозяина дома. Это был молодой человек чуть старше двадцати лет, черноволосый, как отец. А чертами лица и голубыми глазами он скорее напоминал мать. По другую сторону стола от Ивана сидел управляющий поместьем Аркадий Борисович Леонидов – с ним Гуров познакомился вчера вечером, когда они приехали в поместье; управляющий показывал сыщику его комнату. Рядом с управляющим устроился молодой человек, очень похожий на Леонидова, и Гуров понял, что это его сын. А в конце стола разместились двое людей, которые тоже приехали вчера вечером, и с одним из них Гуров успел тогда же познакомиться. Это был еще один художник из числа тех, кому помогал Вершинин. Звали его Роман Мерцлин. Это был человек лет тридцати, худой, весь углубленный в себя. Казалось, что он напряженно о чем-то размышляет и его мало заботит окружающее. А рядом с ним сидел человек, представлявший собой полную противоположность Мерцлину: он был улыбчив, то и дело вертел головой, словно старался все заметить. Поскольку на нем была широкая блуза с пятнами краски, Гуров понял, что это тоже художник. Но как его зовут, сыщик еще не знал.
Когда Гуров в сопровождении Селиверстова вошел на веранду, тут же в другом ее конце открылась дверь в парк, и вошли двое – молодой человек и девушка. Девушку Гуров уже знал – это была дочь Вершинина Настя. А поскольку молодой человек нес в руках две теннисные ракетки, сыщик решил, что это тренер Женя Самойлов, о котором ему недавно говорил Селиверстов.
И тут же вошел и хозяин дома, Петр Вершинин. Он поздоровался с Гуровым, с остальными, с кем еще не виделся, и сел во главе стола. Все тоже заняли свои места, и мужчина кавказского вида, с густыми черными усами внес поднос с блюдами. Следом горничная Аня внесла кофейник. Зазвенели ложки, поднялся ароматный пар из чашек, в которые наливали кофе; завтрак начался.