Усатый-полосатый, бедный и богатый
Шрифт:
Я было попытался ещё раз поговорить с Надей, но та и смотреть в мою сторону не желала. Бегала по этим своим… срочным и неотложным. Пару раз столкнулся с Машей и судя по её лицу, она как раз не против была со мной поговорить. Зуб даю, что ничего хорошего не услышу.
Птички пели, рассевшись на ветках деревьев у обочины. Солнце ещё не начало припекать, а только ласково гладило макушку. Настроение — дрянь.
Только подойдя к подъезду, вспомнил, что утром захлопнул дверь и ключи остались в квартире. Гадство. Походил вокруг дома, чтобы скоротать
— Здравствуй, друг. Солнечные ванны принимаешь? Это правильно. Полезно.
Я лениво поднял голову, чтобы узнать, кто набивается ко мне в друзья. Грузный продавец Ашот улыбнулся, сверкая золотым зубом.
— А ещё полезно кушать витамины. Вот, бери, дорогой, — жестом волшебника мужчина выудил из своих карманов парочку яблок и один помидор. — Спелые, сочные, сладкие, как губы любимой красавицы.
Ашот залихватски подмигнул и присел рядом, раскладывая на лавке свой нехитрый провиант.
— Здравствуйте, — заторможено поздоровался я. А ещё спустя минуту добавил: — Спасибо. Ох уж эти красавицы…
Мужчина усмехнулся, без стеснения разглядывая меня.
— С ними не просто, а без них вообще никак, — мудро изрёк наконец он. Пытливо заглянул в лицо, словно проверяя реакцию, и тут же принялся тараторить обо всем на свете. — Красивая или некрасивая, все это неважно, главное, чтобы твоя. Понимаешь? Видишь ее и понимаешь — моя.
Мужчина говорил зажмурив глаза, словно представляю ту самую "не" красавицу.
— Я когда служил в Азербайджане такую встретил. Молодой, шальной. А её увидел вообще голову потерял. Фарануш… — Ашот достал потрепанного вида портмоне и вытащил оттуда маленькую черно-белую фотографию, на которой была запечатлена молодая темноволосая девушка. Густая коса оплетала её голову ободом, на губах не виднелось и намёка на улыбку. Но глаза, сощуренные, словно смеющиеся, разрушали всю напускную строгость.
— Красивая, — сказал я Ашоту то, что он, вероятно, хотел услышать. Мне же не было никого милее своей маленькой кнопки.
— Сто дней до приказа, а к ней сваты. А её отец меня и видеть не хотел на пороге. Последние дни службы стали для меня сущим адом. Фарануш запретили и близко подходить к части, а стоило мне показаться в деревне, как на меня спускали всех собак. Или того хуже, наставляли ружьё. Нам и свидеться не давали эти три месяца, а потом пришло время. — Ашот глубоко вздохнул. — Мне уезжать, ей выходить замуж.
— И что же? — Я даже подался вперёд, внимательно слушая историю.
— Как вы любите говорить? Прошла любовь завяли помидоры? — Ашот назидательно поднял палец вверх, но я тут же потерял к нему интерес, заметив за его спиной знакомую белокурую макушку. Надя зашла в подъезд.
— Извините. Нужно срочно бежать. Простите, пожалуйста. — Извинения сыпались из меня как из рога изобилия, но уже на бегу. Фарануш осталась у Ашота в далёком прошлом, а моя Надя здесь и сейчас.
Перепрыгивая через две ступеньки разом, я сумел догнать её только на лестничной площадке.
— Надя, постой, — я взял её за руку, поглаживая ладонь пальцами, но в ответ удостоился только уставшего взгляда.
— В квартире, не тут. Хватит с меня быть всеобщим посмешищем, — кнопка отстранилась от меня, жестом пропуская внутрь. Мне ничего не оставалось другого, кроме как послушно зайти в квартиру.
Надя зашла следом, закрыла дверь, и разуваясь на ходу, прошла на кухню. Мы сели друг напротив друга, увязая в неловком молчании.
— Послушай, я не знаю, что там тебе наговорили, — я вздохнул, словно набираясь храбрости продолжить.
— Много чего, — перебила меня всегда сдержанная Надя.
— Да чушь это всё собачья, — вспылил я и тут же пожалел об этом. — Прости.
Мне и в школе не приходилось оправдываться так, как сейчас. Я взъерошил волосы, скомкал две салфетки, раскрошил кусок хлеба. Последнее вообще зря… Но говорил, не переставая. Рассказал, как потерял телефон, как струсил, как узнал о совершенно подставной переписке, о фотографиях чёрт возьми.
На секунду в мою шальную голову взбрела мысль соврать. Сказать, что сделал для себя. На память. Просто милый и романтический порыв. Но я не хотел ей врать. Впервые в своей жизни, отдавая себе отчёт о последствиях, я сказал правду.
— Уезжай.
Я сначала не поверил собственным ушам, а затем резко вскинул голову.
— Я не собирался ему показывать фото. Мне плевать на это пари, на этот долг. Я бы тебя не обидел, Надь.
— Знаю. Знаю, что не собирался, — тихонько ответила она, но не спешила опровергать остальные мои слова. — Дело не в этом.
— А в чём?
— Тебя ждёт столица. Работа, родители в конце концов. Сам часто повторял, что в Москве настоящая жизнь.
— Я не… — сам же запнулся на полуслове. Собирался ли я провести в этой дыре свою жизнь? Я об этом даже не задумывался. Да, меня ждали в Москве. Но им не впервой, подождут.
— Ты всё равно уедешь рано или поздно. Устанешь, наиграешься, так уезжай сейчас. Уезжай, раз обещал не обижать.
— Да что ты говоришь такое?! Как я могу устать?
— Обычно. Как я. Я устала, — Надя сделала долгую паузу прежде чем продолжить. — Устала притворяться, что у нас есть какое-то будущее.
— Наигралась, значит? — зло процедил я неожиданно для самого себя.
Она же рассматривала воробьёв, прыгающих на ветках за окном, так, будто только это и заслуживало её внимания.
— Я бы не показал ему твои фотографии. Ни за что. Надя?
— Я рада это слышать, — Надя повернулась, чтобы посмотреть в мои глаза. — Уходи.
Глава 20. Город, который никогда не спит
Дима
— Ну как, нравится? — Отец вопросительно поднял бровь, стоя посреди кабинета. Уж он-то наверняка чувствовал себя здесь хозяином, в отличие от меня.