Ушаков. Боярин Российского флота
Шрифт:
Федор пошел предупредить Митрофана. Тот на конюшне убирал навоз.
— Пойдешь барина в лес сопроводить, — приказал ему Федор. — Только смотри, чтобы барин простуду не схватил, не то я!..
В этот момент со стороны Темникова донесся колокольный звон. Оборвав свою речь, Федор стал прислушиваться.
— Никак, соборный, — передалась его обеспокоенность Митрофану. Вроде бы службы не должно быть, а звонит. Уж не случилось ли что?
Федор, подумав, решил:
— Вот что, запрягай лошадку, а я пойду барину доложу. Может статься,
Колокольный звон удивил Ушакова не меньше, чем дворовых, однако на предложение послать в Темников одного Митрофана ответил отказом. Он решил ехать туда сам.
В Темникове со звонницами было несколько церквей. Самая большая звонница — соборная. Кроме обрядных служб и праздников, в колокола звонили только в связи с какими-нибудь очень важными событиями. В последний раз колокольный звон устраивался по случаю заключения мира со Швецией. А что могло обрадовать темниковцев сегодня? Мир с Турцией?.. Впрочем, колокола могут звонить не только по радостным событиям.
Митрофан, подергивая за вожжи, время от времени оглядывался с передка на Ушакова, блестя белками глаз. Причина звона в колокола его не занимала. Он радовался хорошей, по-настоящему весенней погоде, яркому солнцу.
— Денек-то, батюшка! А? — говорил он, захлебываясь от радостного возбуждения. — Недельку так простоит, и Мокша непременно тронется. А с ледоходом забьют и щуки. Вот уж ушицы-то поедим!
Митрофан был не только конюхом, но и главным в поместье рыболовом. В его обязанность входило снабжение барского дома свежей речной рыбой.
Половина настила моста оказалась очищенной от снега: мост готовили к разбору на время весеннего паводка. С трудом проехав по нему, Митрофан погнал лошадь рысью и, въехав в город, по приказу Ушакова остановился у деревянной церквушки, звонница которой была так низка, что звонарь звонил в колокол прямо с земли, дергая длинной веревкой.
— По ком звон? — крикнул Ушаков звонарю.
Тот перестал дергать веревку, ответил:
— Не ведаю, батюшка, сказали звонить, я и звоню. — И, поплевав на руки, он снова принялся за свое дело.
Уже в самом городе Ушакову неожиданно повстречался городничий — тоже куда-то ехал на санках.
— Ах, Федор Федорович, батюшка наш!.. — обрадовался встрече городничий. — Радость-то какая! Слышали небось?
Ушаков сказал, что ничего не слышал.
— Неужто не слышали? — удивился городничий. — Антихристу по шапке дали.
— Какому антихристу?
— Да Сперанскому! Тому, что Россию хотел загубить. Проекты его государь в мусорный ящик кинул, а самого из Петербурга вон. Вразумил Господь государя нашего!
Так вот, оказывается, где причина звона! Нашли чему радоваться. Смешно даже…
Оставив Ушакова, городничий поехал дальше, останавливая знакомых дворян и делясь с ними радостью.
Ушаков приказал кучеру поворачивать домой.
Обратной дорогой ехали молча. Митрофан уже более не улыбался.
— Ну что там, мир с турками? —
— Да нет, совсем другое, — мрачно ответил Ушаков и пошел к себе.
Известие о заключении мира с Турцией пришло два месяца спустя. На это событие Темников тоже отозвался колокольным звоном, но не таким громким, как при изгнании из Петербурга незадачливого реформатора Сперанского.
14
Оставленный в Портсмуте, Арапов смог вернуться в Россию только весной 1812 года. После выхода из госпиталя, а лежать там пришлось без малого четыре месяца, он надеялся выехать сразу же, но оказалось, что это не так просто. Россия и Англия продолжали находиться в состоянии войны, открытые сообщения между ними были прерваны. Правда, той и иной сторонами поддерживались и даже поощрялись нелегальные торговые связи. Несмотря на блокаду, английские и русские купцы втихомолку обменивались товарами. Но попробуй в положении Арапова, лишенного денег, найти таких смельчаков мало найти, еще уговорить их взять с собой на корабль!
Начальник порта, с которым имел договоренность Сенявин, узнав, что в кармане русского офицера нет ни гроша, отказался помочь. Спасибо адмиралу Коттону. Когда Арапов, оказавшись на мели, добился встречи с ним, он не только устроил его на английское судно, отправлявшееся в Архангельск за русским лесом, но и дал денег на дорогу. Он оказался очень добрым, этот адмирал. "Мне еще не могут простить Лиссабонской конвенции, — сказал он Арапову на прощание, — но я остаюсь в прежнем своем мнении: наши страны связывает давняя дружба, мы должны стать прежними друзьями и союзниками. Во всяком случае, с Наполеоном вам не по пути".
Плавание до Архангельска тянулось три недели. Отсюда до Петербурга Арапов добирался уже на лошадях. Длительная болезнь и трудная дорога истощили его настолько, что, когда он явился в морские министерство доложить о себе, от него шарахались как от чумного. К счастью, в приемной дежурил знакомый офицер, который узнал его.
— Вы ищете адмирала Сенявина? Но мы сами о нем ничего не знаем.
— А адмирал Чичагов, его можно видеть?
— Чичагов выехал с государем в Вильно.
— Тогда, может быть, к Мордвинову пройти?
— И Мордвинова нет. Министром теперь маркиз де Траверсе.
— Что ж, доложите маркизу.
— Маркиз тоже в отъезде.
Арапов был озадачен.
— Как же мне теперь быть?
— Вы ездили к Сенявину с государевым письмом? — в свою очередь спросил офицер.
— Да.
— Тогда, может быть, вам лучше обратиться в императорскую канцелярию?
В императорской канцелярии Арапову повезло больше, чем в министерстве. Ему устроили прием к самому адмиралу Шишкову, исполнявшему должность государственного секретаря, которая еще недавно принадлежала Сперанскому, так бесславно кончившему свою карьеру. Шишков сразу узнал Арапова, вспомнил, как однажды вместе обедали у его дяди.