Ушаков
Шрифт:
— Да и историей и нынешним состоянием морского дела никак не могу не интересоваться. Ведь я себя на всю жизнь к морю причислил, — ответил Федор.
— Похвально, похвально сие стремление. Оно может способствовать вашему преуспеванию в морском деле и доставит вам пользу и удовольствие, а любезному Отечеству достойного и знающего, ко всему способного человека. Дак вот вся земля вокруг Архангельска раньше называлась Великой Пермией. Была она довольно населена и славилась своим богатством, благодаря изобилию драгоценных пушных продуктов. Новгородцы давно освоили это северное поморье и из устья Северной Двины, где они поставили монастырь Михаила Архангела, — Глебов провел по карте от Колы до Обдорска, Новой Земли и до Урала, — они проникали в Печору, на Матку, что ныне Новой Землей зовется, в дальние северные моря. Морские, звериные, рыбные
— А где учили? В Петербурге? — поинтересовался мичман.
— Для строителей и судоводителей были открыты школы ремесленные и навигационные тут же. А в городе самые большие производства были корабельные. Петербург, Олонец да Архангельск — вот где Российский флот строится, вот откуда все наши корабли.
— Сдается мне, что тут нашего флота военного нету, один торговый.
— Нет, есть и корабли защитные, но ты прав, Федор, торговые — основа Северного флота. Знаешь, что Петр I, желая возвысить русское купечество, и сам решил вступить в его ряды под фирмой купца Соловьева, заведя двадцать собственных торговых судов?
Причем, мой друг, он посылал в Европу не сырье, как ныне, а обработанные продукты, как, например, поташ, лен, рыбу, икру паюсную, осетровый клей, на что нужно было иметь по крайней мере двести тысяч штук осетров. Многие старые моряки и поныне помнят, как ходил он по Архангельску под ручку с корабельщиками и купцами. Тогда в Архангельске до ста — ста пятидесяти кораблей на рейде стояло. Говорят, что полтора миллиона рубчиков купцы и город выручали за торговлю. Петербург славу сию затмил, но слух есть, что при новой императрице город снова свои привилегии вернет...
Лишь через два часа отпустил капитан молодого мичмана, который внимательно слушал бывалого моряка. Миражный северный город становился ему все ближе и родней.
Через несколько дней показалась суровая Кола, здесь высадили на берег в наскоро сооруженный шалаш затрясшегося в лихоманке матроса, что за болезнь, подлекарь не установил; по ногам пошли язвы, заболел и умер второй матрос, и капитан, опасаясь, что болезнь скосит весь экипаж, сделал то, что по морским законам того времени делали почти все капитаны.
«Безжалостный, однако же, он оказался», — угрюмо подумал Ушаков. А Глебов, как бы почувствовав неодобрение мичмана, резко сказал:
— Спасать надо не одного, а всех, — и уже миролюбиво добавил: — Мы ему ружье оставили, порох, еду. Жив будет, заберем на обратном пути! Или рыбаки снимут, коли жив останется.
— Зачем же от берега оттащили так далеко? — с тоской спросил Федор.
— А как же? Смотри, горловина у бухточки узкая какая, набируха тут как тут появится.
— Что за зверь такой?
— Да то не зверь, — уже потеплее объяснил капитан, — то волна океанская, что в узкой горловине еще выше становится и смывает все. Понял?..
К Архангельску подходили утром, когда клочья тумана отлетали от фасада города и он сам выплывал навстречу кораблю. Корабль стал на карантинном рейде, спуская один за другим паруса. Подзорная труба, которую подарил Федору сам капитан, медленно двигалась вдоль набережной. Вдали клубились дымы, вспыхивали огни кузниц, вверх и вниз ходили пилы, сохла парусина, протянулись вдоль берегов лесопилки, канатные, парусные, якорные железные мастерские. То был город северных корабелов, который не хотел терять эту славу.
...Бессонные ночи на вахте, выворачивающая нутро качка, шквалы холодного норд-оста, сбивавшие корабль с курса, затхлая вода, солонина с воньцой, казалось, могли отвратить от плавания любого морского волка. Но Федору Ушакову этот первый дальний переход вокруг Скандинавии был в радость. Нет, он ощущал и трудности, но как что-то мимолетное, неизбежное в стремительном полете своего белопарусного корабля, в освежающем морском ветре, без которого ему уже плохо дышалось. И там, где другого качка укладывала напрочь, он стоял крепче и устойчивее. Архангельск отныне для него тот город, который ему дорог, ибо достиг его Ушаков вместе с командой в своем первом зарубежном плавании, преодолев дальние пространства, невзгоды путешествия, обретя уверенность и опыт. Здравствуй, северный город, город, сохранивший нам флот, корабелов, морские навыки у моряков.
Свежий ветер
Народы, армии и флоты меряются победами и поражениями, годами упадка и годами подъема. Гангут и Гренгам объявили о появлении мощного Российского флота. В послепетровские годы славу изгнали с кораблей. Снова стали забывать о русских эскадрах, Европа до Семилетней войны просто не принимала их в расчет. Да, собственно, и принимать не надо было, ибо флот России середины века «больше боялся свежего ветра, чем неприятеля».
С болью и тревогой смотрели на его состояние лучшие морские командиры. Но не только смотрели. Григорий Спиридов, Семен Мордвинов, Иван Голенищев-Кутузов, Алексей Сенявин, Федор Милославский, Федот Клокачев, Степан Хметевский и другие поддерживали петровскую традицию, поднимали матросскую выучку, вели постоянное обучение приемам ведения морского боя. В Адмиралтейств-коллегии было отписано:
«Памятовать надлежит, что сила и знатность флота не в одном великом числе кораблей, матросов и корабельных пушек состоит, но что, во-первых, потребны к тому искусные флагманы и офицеры... основываемый вами план никогда во исполнение приведен быть не может, если недостанет также искусных и ревностных исполнителей...»
Честолюбивые устремления Екатерины II не осуществились бы, не будь создана усилиями этих командиров благоприятная почва для преодоления отсталости отечественного флота. Екатерина прекрасно понимала, что без опоры на внутренние силы, на патриотическую идею, на наиболее талантливых и образованных во всех сферах россиян ей на престоле не удержаться. Нет, она отнюдь не отделяла себя от европейских веяний, но там, в Европе, она хотела иметь один облик: гуманной, просвещенной, широко мыслящей императрицы. А здесь, в России, она должна была предстать рачительной, заботливой хозяйкой, защитницей Отечества. Кроме того, боясь, что крутые повороты окончатся для нее плачевно, Екатерина старалась изучать предмет всесторонне и, воспользовавшись моментом, выждав удобное время, без особой ломки приступала к реформам. Знала она и то, что безоглядное служение зарубежной идее и интересам закордонной династии окончились плачевно для Анны Леопольдовны и для собственного злосчастного супруга Петра III. Этим-то и была продиктована ее повышенная склонность к укреплению начал патриотических, начал русских, конечно, это был сословный патриотизм, в интересах дворянства и правящих кругов. Дворянство тоже включалось в общественный круговорот. Становилось ясным, что намечавшиеся контуры будущей политики невозможно осуществить без флота. Стали разрабатываться проекты по восстановлению его мощи, опробовались корабли в дальних походах. Екатерина II заявила: «Что флотская служба знатна и хороша, то всем известно, то насупротив того столь же трудна и опасна, почему более монаршью милость заслуживает». Это уже было покровительство и внимание. Зашевелилась и призванная управлять флотом Адмиралтейств-коллегия.
Старшим членом Адмиралтейств-коллегии оказался в это время адмирал Иван Талызин (других Петр III уволил «за старостью»). Адмирал знал лишь портовое хозяйство да и посылался-то в свое время Петром Великим за границу освоить «экипажское дело». Ведал он Адмиралтейств-коллегией только по старшинству, а заправлял ее делами и докладывал императрице адмирал Семен Иванович Мордвинов. Известный историк флота Ф. Ф. Веселаго так характеризовал Семена Мордвинова: «Он имел ясный ум и глубокое морское образование, как научное, так и практическое. Он много плавал на иностранных и на русских судах, командовал различными судами, отрядами и вообще по службе занимал самые разнообразные административные и хозяйственные должности. Зная иностранные языки, он перевел много полезных книг и немало написал и оригинальных по морским наукам. ...Если к этому прибавить энергию, опытность, приобретенную полувековою службою, некоторый придворный лоск и умение применяться к обстоятельствам, то можно с уверенностью сказать, что он мог быть весьма полезным сотрудником императрицы по улучшению флота».