Ушедшее лето. Камешек для блицкрига.

Кулькин Александр Юрьевич

— Документы я у тебя приму! И начальнику училища скажу, что крестника капитана Листвина надо принимать! Запомни фамилию Листвин, это он дал тебе имя! И не вздумай слабину проявить. Ничто и никто тебя не спасёт, если не сдашь экзамены, или учиться будешь плохо! Подполковник Абрамзон ещё послужит, и будет очень внимательно смотреть за тобой!

Республика Израиль. 2010 год.

Четырнадцатое января Эстер Шлемовна, как обычно, провела, перебирая старые документы. В этом году к ним добавилось удостоверение «Шестьдесят пять лет Победы», и сама медаль, которую сегодня привёз и торжественно вручил секретарь Советского посольства.

Старческие пальцы перебирали пожелтевшие бумаги, давно уже ламинированные для большей сохранности. Эстер не открывала глаз, всё это она давно знала наизусть. Вот приказ о том, что она стала законной женой с новой фамилией, единственная бумага написанная им. Она помнила каждую букву, каждую запятую. Это написал отец её первого ребёнка, ставшего, кто бы мог подумать, бригадным генералом Армии Защиты Израиля. Вот его денежный аттестат, который он сумел всунуть во время лихорадочного прощания. Когда она училась в медицинском институте Ташкента, куда её буквально силой заставили поступить новоявленные «папаши», Абрамзон и Зубрицкий, этот аттестат спас её. Сашенька родился очень маленьким, и только помощь Зубрицкого внезапно ставшего председателем колхоза спасла их обоих. Кто бы мог подумать, что из крошечного комочка, вымахает такой здоровеный мужик. Ах, Павел Васильевич. В сорок четвёртом, он умер, не выдержав работы на износ. А как он рвался на фронт! Как ругал «этого хитрого жидяру» Абрамзона, удравшего воевать, и как радовался каждому его письму! Оставив сына дочке Зубрицкого, сумевшей приехать к отцу, младший лейтенант Листвина ушла на фронт. Вот её офицерское удостоверение... нет, не то. Эстер Шлемовна открыла глаза и всмотрелась, нет, это уже выдано в сорок восьмом, уже здесь. «Квадратный капитан», как любил повторять её второй муж, которого она встретила уже в Хайфе. Самое смешное, что в Союзе воевали они рядом, в первой Еврейской дивизии. Сформированная в сорок втором году, и оснащенная оружием, купленным на деньги американских евреев, дивизия буквально рвала немцев на части. Первый состав был полностью из эвакуированных с окупированных территорий, и счёт был огромен! Не зря же в сорок четвертом обе стрелковые дивизии и лётчиков перевели на южное направление. Нельзя было пускать их в Германию. А вот и паспорт репатрианта. В сорок восьмом, правительство СССР удовлетворило просьбу Антифашисткого еврейского комитета, и разрешило свободный выезд граждан СССР еврейской национальности на территорию будущего Израиля. Вот он, тот самый номер газеты «Правда». Какие деньги сейчас за него предлагают коллекционеры! Но пускай сын сам потом решает.

А вечер воспоминаний продолжался. Вот она, повестка из Полесского областного военкомата. Ну конечно, только с целью помощи ОВИРу, сбором переселенцов занимались военкоматы. В общем, когда две дивизии высадились в Хайфе, арабы сразу поняли, что гражданами Израиля быть почетно. Конечно, повоевали — больно нервные соседи попались. И капитан Листвина тоже повоевала, а потом уволилась в запас, и стала растить детей. А потом внуков, и правнуков. Жизнь как жизнь. Только каждый год, четырнадцатого января, Эстер вспоминала того, кто навсегда остался в сорок первом году.

А вот и копия командирского удостоверения капитана Листвина, которое хозяйственные немцы подобрали на поле боя, и уволокли в свои закрома. В сорок шестом году его нашли в архивах, и пока Саше не исполнилось восемнадцать, Советское правительство платило ей пенсию, как вдове офицера. И вот он большой цветной снимок памятника на месте последнего боя. Она сама сделала его пятнадцать лет назад, когда на пятидесятилетие Победы Полесский обком партии собрал всех живых ветеранов Полесского ополченского батальона. Гранитная плита с бронзовыми буквами: «Они не отступили, чтобы мы могли жить свободными! Вечная память героям!»

Вот и все её сокровища. Остальные драгоценности, живые, любящие, и гордящие своей мамой, бабушкой и прабабушкой где-то рядом, позволяя сейчас побыть одной, чтобы вновь пережить жизнь. Жизнь, за которую не стыдно.

Август месяц тысяча девятьсот сорок первого года. Кремль, кабинет Сталина.

Товарищ Сталин отложил папку, и поднял взгляд на стоящего наркома НКВД (разговор ведётся на грузинском языке):

— Садись, Лаврентий.

Осторожно отодвинув стул, Берия очень аккуратно уселся.

— Ты всё читал?

— Почти всё. Конверт, адресованный вам, я не трогал.

— Правильно. Ну, об остальном что думаешь?

— Не верится, товарищ Сталин. Вроде бы и вещи его смотрел, и читал, а всё равно в голове не укладывается.

— Ты скажи, почему он остался там? Почему твои архаровцы его не привезли? А вдруг он к немцам собрался? — Иосиф Виссарионович сердито сломал папиросу и стал набивать трубку.

Берия тщательно подбирая слова, ответил, дождавшись, пока вождь закурит:

— В плен он не попадет. Начальник Полесского НКВД оставил там надёжного человека.

— Оставил, заставил, — сердился Сталин, — Его надо было брать за шкирку и сюда тащить! Что-то у тебя Лаврентий, подчиненные совсем разучились брать за шкирку. Вот при Ежове не стеснялись!

Берия побледнел, но слова его звучали спокойно:

— При Ежове его бы сразу и шлёпнули. И ничего бы мы не узнали.

— Это правда, — помрачнел Иосиф Виссарионович. — Так что делать будем?

— Думать, товарищ Сталин, — позволил себе улыбнуться краешком губ, Берия.

— Ты прав Лаврентий, думать мы всегда должны. И обязательно все. Но всё-таки, найди мне доказательства, что твой «Пилигрим» не попал к немцам. Хоть из-под земли, но найди!

Он затянулся трубкой, посмотрел на часы в углу кабинета, и перешёл на русский язык:

— Сейчас Молотов подойдёт, поговорим о, как твой пилигрим пишет, информационной войне.

— Мне можно идти? — приподнялся Берия.

— Сиди. Раз это война, то диверсии тоже будут нужны. А ты у нас отвечаешь и за диверсантов, и борешься с диверсантами. Без тебя не обойтись.

Через некоторое время

— Присаживайся, Вячеслав. Вот, скажи, что ты думаешь об Американских штатах?

— О каком, именно, Коба? — усмехнулся обмолвке вождя нарком иностранных дел, но тут же стал серьезным, и продолжил, — Благожелательный нейтралитет, и наиболее вероятные союзники в будущем. После подписания нами соглашения с Англией, практически вошли в союз.

— Но золото берут по-прежнему, — недовольно проворчал Сталин, — А вот как заставить их платить за помощь нам?

Берия и Молотов удивленно переглянулись, Иосиф Виссарионович заметил это, но только усмехнулся в усы, по-прежнему прохаживаясь по комнате.

— Значит, не знаете? А вот скажите мне, сколько в Америке евреев-милионщиков?

Берия пожал плечами,

— Никогда не интересовался, надо будет поручить документы поднять.

— Не надо это поручать, товарищ нарком. У тебя будет другая задача. А вот ты, Вячеслав обязательно узнай, и адрес каждого этого миллионайра тоже.

— Сделаем, товарищ Сталин, — согласился Молотов, а Берия поинтересовался,

— А мне чем заниматься?

— А ты, вернее твои люди за линией фронта, будут фотографировать все расстрелы евреев, все казни наших советских людей.

Лицо Сталина закаменело, но голос оставался спокойным:

— А потом мы эти фотографии пошлём богатым американцам. И сообщим им, что в СССР формируется еврейская дивизия, только с оружием у нас проблемы. И в газеты ихние сообщим. Пускай помогают братьям по крови, а ты, Вячеслав пусти намёк, что после войны, государство Израиль будет создано, с помощью СССР.