Ушла из дома и не вернулась…
Шрифт:
– Когда ушла?
– Мы говорили, сегодня… Наверное, после обеда… Меня не было дома… Игорь на работе…
Смотрю на часы – половина второго. Может, рано паникуют? Хотя родители… Шура Бойцов сейчас, наверное, назидательно произнес бы свою любимую фразу: сам обзаведешься детьми – поймешь… У него двое, ему верить можно…
– В свое отделение милиции обращались?
– Я звонила. Но мне сказали, что разыскивать положено только через пять суток. Закон такой…
М-да. Закон совсем не такой. Сделал пометку. Нужно будет разобраться с теми «композиторами».
– …Вот
– Решили и хорошо, – она обмякает. Не ждала. – А раньше ваша дочь не задерживалась так поздно?
– Что вы? Никогда! Самое позднее в одиннадцать дома…
– А у подруг, приятелей…
– Мы уже со всеми связались. Ее нигде нет.
– Может свидание… Первая любовь… – трудно родителям задавать такие вопросы. В лоб-то не спросишь о том, что интересует.
– Нет-нет… Мы с ней подруги… Она бы мне рассказала. Она только учебой, ну… подруги. Мальчики просто знакомые…
Нет, нет.
– А вы не поссорились случаем?
– Что вы… Я же говорю, у нас теплые дружеские отношения.
Отец упорно молчит. Кто глава семьи, здесь невооруженным глазом видно. И отчего он такой молчаливый?
Но главное другое. Где может быть эта девчонка? Гуляет? На улице погода не для прогулок. Холодный дождь накрапывает, ветер.
– Ее фотографии у вас с собой нет?
– Что? Зачем?.. А-а-а, простите, не догадались. Игорь подвезет.
– К утру не поздно? – уточняет он.
Я вытаскиваю зеленоватый бланк объяснений и прошу заполнить.
– Господи, Неужели все так серьезно? Я не переживу… – она снова громко всхлипывает и прижимает платочек к глазам. Горяев, поняв, что ему придется заполнять бланк, с некоторым опозданием протягивает руку.
Он пишет быстро, мелким аккуратным почерком. Прошу указать номера телефонов, домашнего и служебного. Говорю какие-то успокаивающие слова и провожаю до дверей. На прощанье передаю листочек со своим служебным телефоном.
Все. Хлопнули дверцы горчичных «Жигулей», мелькнули красные огоньки в нашем старом Средне-Каретном переулке. Все…
Возможно, эта история закончится спокойно и благополучно. Дочь появится сама, и самое страшное, что ей предстоит выдержать, это бурная семейная сцена. Или все только начинается? И финал будет не таким счастливым?..
4. Ответственный дежурный по городу дежурной части главного управления внутренних дел
… Ну и боль, черт ее подери! Словно стержень в позвоночник загоняют. Как сырая погода или понервничаю – в крестце так и ломит. А там еще и голова раскалывается. Я тут как-то видел перечень наших профессиональных болезней, в пенсионный отдел, когда заходил. Не поверишь, пока в руках не подержишь – том целый. Тут не то, что до старости добраться, непонятно, как со всем нашим добром до отставки доживают?
Ладно, это все от боли. Чтой-то я, как старик; о болячках разохался. На службе – о службе. Так – расслабиться. Опустить руки вдоль тела, чтобы меньше давило вниз, на позвоночник. Дождаться слабости и легкой испарины. Тогда и конец боли.
Звонок. Неудобно, надо дотянуться к трубке. Повернулся и снова, словно на раскаленную иголку насадили. Как его там? Травматический спондилез? В госпитале говорили, да все из головы вылетает. Каждый раз по-новому называют. В жутких снах снова вижу ту, свою первую боль. Именно вижу. Как тогда – будто рвет тебя на части и ломает.
Забыли мы, что «бандеры» великие мастера на всякие пакости. Надо было проверить, все ли вылезли из схорона. Я вслед за лейтенантом нашим новеньким спрыгнул в кисловонючую духоту бункера. Сделал два шага, еще не различая ничего, наткнулся на его спину. Он как раз что-то открывал и тут к-а-ак крутануло…
Во Львове, в территориальном госпитале, где лежали такие же пацаны, как и я, призванные уже после, всех побед и над Германией и над Японией, но получившие свою порцию железа от войны, тощий капитан-хирург, объяснил, что спас меня тот лейтенант, которого на куски разорвало, да автомат, который прикрыл грудь. Только один, малюсенький, с кончик булавки осколок от бандеровской мины, ударившись о кожух ствола, рванул в сторону и засел где-то в самом низу, у основания позвоночника, зарос мозолью. Капитан тот пообещал, что лет двадцать и замечать не буду. Достать-то его было невозможно. Тогда двадцать лет вечностью казались, а вон как проскочили.
Вот, опять начинает. Терпи казак, атаманом будешь. Хотя, атаманом уже не стать, но до всех положенных прибавок к пенсии дотянуть надо. Внуки подрастают.
Самое трудное, на дежурстве виду не показывать, что болит, собака. Снизу позвонили, что пришли заявители, интеллигентная пара. А тут самый приступ. Дело-то для РУВД. Но я дежурного опера вызвал, – Молодежь она хорошая, только вот все по верхам летает. Надо и на обыкновенные беды реагировать. Мы, небось, не с цифрами, как математики, с живыми людьми дело имеем. Полезно и в быт окунуться.
Ребята принесли стакан чая. Такой, как я люблю, вишневого цвета, густой. Сейчас отпустит маленько и хлебну. И, чтоб никто не догадался, когда схватит, улыбаюсь. Говорят, так у меня вид благодушней.
Вот и дежурный сыщик. Отхлебну, чтоб думал, что испарина от чая. А может, шут с ними, с прибавками? Пусть дома шипят, сколько хотят, что им не хватает. Хватит!
С другой стороны, чего дома делать буду? Из угла в угол слоняться? Или с мужиками в беседке в козла стучать? Так они меня, может, и не примут…
По глазам вижу – выудил парень что-то у заявителей. Начнет сейчас в сводку по городу пихать. Молодые, торопятся. Боятся не успеть. А по мне – лучше семь раз отмерить. Лишнего давать не стоит. Сводку-то не только наши непосредственные начальники изучают, но и кто повыше. Что зря беспокоить. Может выясниться все через час – другой? Сутки-то, они, ой, какие длинные.
Опять заныло. Когда ж это все кончится? Надо скорее глотнуть чаю и шутливым тоном спросить:
– Ну что, сыщик, пообщался с заявителями? – вроде получилось…