Ускользающий город. Инициализация

Булавин Евгений

Алан ощутил себя в центре подпольной ткацкой фабрики, где по непонятной причине любят портить нитки соседа собственными. Он повернулся к Стомефи, чтобы сообщить ему об этом, но бизнесмена простыл и след. Алан сжал, затем разжал ставшие вдвойне неловкими из-за перчаток и бинтов пальцы.

Похититель пробудился.

Он прошествовал среди этих людей, слушая, смотря и притягивая взгляды. Обнаружил, что далеко не все несли бремена изящных тел на своих двоих — многие оккупировали кресла и диваны. Большинство потенциальных жертв Похитителя грудилось возле двух диванов,

центрами которых были два одинаково неприятных человечка.

Первого он узнал сразу. Лидера известной поп-готик группы BrokenHeavenz Люцифера крутили, как сенсацию, даже по телевизору. Кажется, и здесь он не отходил от сценического образа — болезненно прекрасный, с подчёркнутой бледностью кожи и одетый в вычурный чёрно-золотой мундир. Люцифер страдал. О, как он страдал! Душа поэта рвала себя изнутри, назойливо сообщая об этом скорбным лицом, тщательно отработанной жестикуляцией и громогласном нежелании выслушивать слова сочувствия. И сердца девиц трепетали от лицезрения их слёзного кумира. Жалость и восторг, чёрным жемчугом нанизанные на гремучее желание… Завтрашнее утро певчик встретит сытым, если не сказать — пресыщенным.

Второго Похититель хоть и не знал лично, но навидался подобных ему как грязи. Пресный, ничем не примечательный типчик, который, однако, излучал сокрушительную ауру успеха. И неважно, что облачён он был в заурядную внешность да потёртый пиджак, шепелявил и вообще неуловимо напоминал гада земного. Аура успеха биполярно рассекала все человечество на тех, кого она отвращала до заворота кишок, и других, кого затягивала подобно трясине. Женская любовь необычайно падка на трясины, и особенно таящиеся под ними пустоты. Nihil потрясающе легко заполнить угодными смыслами, дабы в запоздалом потом осознать — гомункулы твоего воображения испарились вслед безнадёжному эху на краю оврага…

Краем уха Похититель услышал имя — Мстислав. Да. Вполне подходит. Оставить такого в одиночестве было бы великим удовольствием… Но сегодня нет времени на соперничество.

Похититель кондором кружил по зале, пока не отыскал один примечательный экземпляр. Чем-то она приковывала к себе внимание — не то с алчным отблеском рыжеватых волос; не то простым, но эффектным платьем, которое не очень-то стремилось обтягивать всё подряд, и оттого иррациональным образом будоражило воображение — впрочем, одно плечо, цвета слоновой кости, оно всё же открывало; не то фактом, что остальная тусовка старательно её избегала.

Дама сидела на краю удобного диванчика, устремив тёмный взгляд куда-то в пол и задумчиво поглаживая свою простую, по-домашнему интимную причёску. Похититель узрел старинную гравюру, где Гвиневера дожидается своего Артура с римского похода. Он подошёл к ней на расстояние вытянутой руки и сказал:

— Позволите составить вам компанию?

Дама устремила на Похитителя ферритовые глаза и пожала плечами.

— Почему нет?

И он сел подле, ненавязчиво нарушив третий рубеж личного пространства.

Некоторое время

эти двое безмолвно изучали друг друга. Он сконцентрировался на её лице, полускрытом местными почти материальными тенями. Строгие, чётко очерченные скулы, слегка вздёрнутый подбородок, на который так удобно водружать подушечку большого пальца, длинный, идеальной формы нос, ни грамма макияжа — и алые губы, слишком сочные и чувственные для этой почти средневековой победы духа над плотью.

— Приятно видеть новое лицо. Зовите меня Лиля. Лиля Кинова, если угодно. Ударение на «и».

— Вряд ли ваша фамилия произошла от слова «кино», — мудро заметил Похититель. — Скорее от английского «kin».

— Всё может быть… Не задумывалась, если честно. А как мне звать вас?

— Алан.

— Чем вы занимаетесь, Алан?

— Я, Лиля, — поэт жизни.

В её взгляде промелькнуло недоверие.

— Пишете стихи о жизни?

— Нет, я живу в то, о чём поэты только пишут.

— Тогда вы скорее лирический герой жизни, Алан. Стихи какого поэта вы предпочитаете проживать?

— Зависит, Лиля, от настроения и жизненной ситуации. В последнее время всё чаще выходит поздний Есенин.

— Как печально! — с удивительной искренностью произнесла она.

— У печали есть свои преимущества, Лиля.

— Смотря какой печали, Алан…

Похититель дал несколько секунд, дабы она пережила то, что стояло за этими словами, и спросил:

— А чем занимаетесь вы?

Лиля отвела глаза и чуть улыбнулась.

— Ничем таким, что сравнится по интересности с вашим.

— Каждый человек — это как минимум одна нерассказанная история.

— Чья-то цитата?

— Не знаю, — пожал плечами Похититель. Лиля улыбнулась и тут же вздохнула.

— Я много кем успела поработать. Всю жизнь мечтала воспитателем в детском саду — долго училась, грызла этот странноватый гранит межчеловеческих отношений, и наконец-то устроилась. Но проработала недолго — была неприятная история с одним из родителей. Потом развод. Через знакомых и одного очень хорошего друга поступила помощником акушера, но тогда вспыхнула эпидемия какой-то детской болезни, и чтобы выгородить себя от санитарных служб, меня выставили козлихой отпущения. Вы уж простите мой великорусский… Даже в квартиру подсунули колбы с вирусом, как в шпионском триллере. Сейчас работаю в абортарии. Вас это не беспокоит?

— Ничуть. Кушать нужно всем. К тому же представители необычных профессий не могут быть не интересны.

— Вам действительно интересно услышать про то, что я делаю на работе? — с неприязненным удивлением произнесла Лиля.

— Мне действительно интересны вы, — возразил Похититель. — Я так полагаю, интересуетесь поэзией?

— Да! — оживилась Лиля, и разговор мигом перетёк в нужное русло.

Говорила она о разном — о русских поэтах и английских, о мудрецах древней Персии, первым среди которых она ставила Омара Хайяма, о творцах нашего железобетонного времени, больше о Лермонтове, нежели Пушкине, но в то же время предпочитая Байрону Китса…