Успех (Книги 1-3)
Шрифт:
Слушая быструю, грубоватую, полную технических подробностей речь Прекля, Рейндль помешивал ложечкой чай, в ответ на вызывающее преклевское "понятно?" лениво кивал головой, перелистывал какую-то толстую книгу, разглядывал свои снаружи узкие, а с внутренней стороны мясистые руки, крошил печенье, ни в малой мере не стараясь скрыть свою рассеянность. Прекль с возмущением отметил этот недостаток внимания со стороны своего хозяина.
– Вы намерены слушать меня или читать?
– резко спросил он наконец.
– Я намерен пить чай, - вежливо ответил Рейндль, не откладывая книги.
Он позвонил и приказал вошедшей горничной потушить часть ламп, так как в комнате чересчур светло. То, что этому человеку было лень сделать самому даже такую мелочь, возмутило Прекля. Он помолчал. Рейндль отпил несколько глотков очень сладкого чая, в то время как Прекль, хоть и не успел еще отогреться с дороги, не прикасался к своей чашке. Затем Пятый евангелист спросил неожиданно, с большим оживлением:
– Скажите, вы не согласились бы спеть мне кое-что из ваших баллад?
Прекль почему-то не вспылил. Он не сказал в ответ на это что-либо вроде: "Вы меня ради этого так срочно вызвали?" Ему даже показалось, что он только и ждал этого вопроса, и он для того лишь и приехал в Гармиш, чтобы спеть Пятому евангелисту свои баллады.
Он заметил поэтому:
– Это не удастся. Для этого необходимо иметь под рукой банджо или что-либо подобное.
– Ну, это мелочь!
– с оживлением воскликнул г-н фон Рейндль. И сейчас же отдал соответствующее распоряжение.
Через десять минут инструмент был доставлен, и эти десять минут оба просидели молча, с нетерпением выжидая, что произойдет дальше.
Взяв в руки банджо, Прекль подошел к дверям и включил все лампы. Затем, став посреди комнаты, резким, некрасивым голосом, под дребезжащие звуки инструмента, принялся чрезмерно громко, на неприкрашенном народном диалекте декламировать свои баллады. Содержанием этих баллад были будничные переживания маленьких людей, будничные переживания на фоне большого города, никогда еще до сих пор не изображавшиеся так тонко и зло, напоенные дерзостью, беззаботные и в то же время полные настроения, никогда в таком виде не слыханные. Фиолетовый человек лежал на диване, внимательно следя за каждой фразой, то выпячивая верхнюю губу с блестящими черными усами, то расслабляя мускулы мясистого лица, выражавшего смесь возмущения, насмешки, уважения, досады и удовольствия. Инженер Прекль не сводил с него глаз, швырял ему прямо в его холеное, пухлое лицо свои грубые, простонародные стихи. Затем, вытащив на середину комнаты один из нелепых золоченых стульев, он уселся на нем дерзко, немного по-мальчишески, под ярким светом ламп, так, что ясно и резко выступил каждый кустик щетины на небритом худом лице. Резиновые подметки поношенных коричневых ботинок пачкали уличной грязью роскошный ковер, фиолетовый человек слушал неподвижно, и только мускулы его лица то напрягались, то снова расслаблялись. Выпуклые глаза его уставились на Прекля, на его худую шею с выступающим кадыком, вытягивавшуюся над мягким цветным воротничком.
Стук в дверь. Г-н фон Рейндль не ответил. Каспар Прекль, не смущаясь, продолжал выкрикивать свои стихи. Вдруг совершенно неожиданно, прямо посреди строфы, фиолетовый человек произнес, не двигаясь с места, тихо, но очень четко:
– Убавьте, пожалуйста, свет!
Инженер Прекль сразу оборвал чтение, но продолжал сидеть на месте.
– Позвоните вашей горничной.
– Благодарю, - ответил г-н фон Рейндль.
– Что ж, вы предполагаете начать выпускать мои серийные автомобили? спросил после короткого молчания Каспар Прекль.
– Думаю, что нет, - ответил г-н фон Рейндль очень любезным тоном, полуприподнявшись и с легкой улыбкой глядя на инженера Прекля.
– Прошу вас уволить меня, - сказал Каспар Прекль.
– Вы уволены, - ответил Пятый евангелист.
– Но ведь вы не притронулись к чаю, - добавил он с упреком.
– Надеюсь, вы отужинаете со мной?
– Думаю, что нет, - произнес Каспар Прекль, Он бережно поставил в угол инструмент.
– Где моя куртка?
– спросил он.
Г-н фон Рейндль позвонил. Прислуга сообщила, что куртка господина инженера находится в вестибюле.
Г-н фон Рейндль встал, с обычной для него искусственной живостью подошел к шкафу, вынул большую книгу в кожаном переплете. Это было роскошное издание сонетов Шекспира.
– Разрешите преподнести вам это, - сказал он, обращаясь к инженеру.
Каспар Прекль рассеянно взял в руки большую книгу.
– Вы издавали ваши баллады?
– спросил г-н фон Рейндль.
– Да, - ответил Прекль, - в двадцати экземплярах.
– Могу ли я получить экземпляр?
– спросил г-н фон Рейндль.
– Я предлагаю вам за него сто английских фунтов.
Сто английских фунтов стоили в тот день в Германии 107068 марок. В Мюнхене каравай хлеба стоил 8 марок, фунт какао - 24 марки, хорошая суконная куртка - 350 марок, простой костюм - 375-725 марок. Дамское пальто можно было приобрести уже за 190 марок. За 100 английских фунтов можно было купить дом. Лежа неподвижно на диване, фиолетовый человек глядел на инженера своими карими непонятными глазами, ждал ответа. Но Каспар Прекль ничего не ответил.
Расставшись с Рейндлем, Прекль, раздосадованный, уселся в вестибюле отеля. Охотнее всего он в эту же ночь уехал бы назад, в Мюнхен. Но дороги начинали покрываться неблагоприятным для автомобиля ледком. И вот он должен был, так как у него с собой было мало денег, сидеть в этом до отвращения роскошном отеле, потому что его пребывание здесь оплачивалось за счет Рейндля. Он был болваном из болванов, что отказался от службы. Его подруга Анни ужаснется, узнав об этой глупости. Автомобиль тоже придется, уходя, вернуть заводу. Он должен был по крайней мере принять предложенные сто фунтов. Ну что ж, он просто пошлет Рейндлю оттиск баллад, а взамен ста фунтов оставит себе машину, на которой сейчас ездит. Он злился, глядя на проходивших через вестибюль полуобнаженных женщин с навешанными на них драгоценностями, которых хватило бы на пропитание целой семьи. Глубоко запавшими глазами он хмуро глядел на мужчин, одетых, как полагалось представителям господствующих слоев населения, в черные вечерние костюмы. Грудь и шея этих мужчин были стеснены неудобными накрахмаленными белоснежными рубашками и воротничками. У него мелькнула мысль зайти к Иоганне Крайн. Но он, не замеченный, увидел ее, когда она проходила мимо, опираясь на руку одного из таких черно-белых субъектов, так же, как все эти важные дамы, напудренная и одетая в вечернее платье, - и отказался от мысли поговорить с ней.
Прекль поужинал в боковом Помещении, рассчитанном на местных жителей и представлявшем собою что-то вроде пивнушки. Там ему пришлось поскандалить, так как никто не хотел верить, что за него платит барон Рейндль, после этого к нему вернулось хорошее настроение, и он забрел в какое-то кафе, где, дымя трубкой, принялся за чтение газет. Потребовал, чтобы ему принесли "Роте фане", резко оппозиционную берлинскую газету. К его удивлению, газету эту здесь получали, однако, как заявил кельнер, сейчас ее читает вон тот господин в углу. Каспар Прекль увидел, что господин этот читает какую-то другую газету, но около него высится целая кипа газет. Прекль подошел к нему и спросил, свободна ли "Роте фане".
– Нет, - ответил господин высоким, сдавленным Голосом.
– Когда же она освободится?
– спросил Прекль.
Господин поглядел на него прищурившись.
– Может быть, через час, а может быть, через два, - весело ответил он.
Каспар Прекль взглянул на говорившего. Увидел резко очерченную рыжевато-белокурую голову, лишенное растительности помятое лицо, широкие плечи и крепкое тело. Каспар Прекль был крайне раздражен и чувствовал потребность в разрядке. Не обращая внимания на явную опасность, он разыскал в груде наваленных на столе газет "Роте фане". Господин схватил палку, к которой была прикреплена газета, с другого конца, Каспар Прекль, крепко держа захваченный им конец, поднял руку.