Устрашители
Шрифт:
— Отнюдь нет.
Приспело время соблюдать осторожность. Предельную. Ибо я в точности определил, что живу под чужим именем уже по крайности шесть месяцев, а в открытое море, как известно, угодил после непонятной воздушной катастрофы. Оба обстоятельства могли оказаться чистейшим совпадением, однако полагаться на это не следовало. Следовало тотчас прекратить откровенные беседы с кем угодно. Лишь самое необходимое, ровно столько, сколько надобно, чтобы врачи и неведомые знакомцы ничего не заподозрили.
— Сдается, мне было тринадцать или четырнадцать...
— Наверное, считался неисправимым задирой. Оказался в иной школе; окончил ее. Родители чуть ли не в одночасье умерли сразу после этого. Я пристроился работать фотографом в одной из газет Санта-Фе. Столица штата Новая Мексика... Потом сделался местной репортерской знаменитостью... Да, кажется, все происходило в Новой Мексике. А затем...
Внезапно я умолк. Воспоминания лились потоком — и он иссяк. Полностью.
— Продолжайте.
— Увы, — ответил я. — Память передала телеграмму и поставила последнее «тчк». Работал в газете... Больше не всплывает ничего. Еще Альбукерке... Но куда я уехал оттуда?
— Понимаю, — произнес Лилиенталь. Задумчиво насупился, мгновение-другое созерцал меня без единого слова. Неожиданно встал, приблизился к окну и заговорил, обращаясь к серому канадскому ливню:
— Мистер Мэдден!
—Да?
— Я склонен выписать вас. Доктор Де-Лонг заверяет, что физически вы поправляетесь великолепно и нужды в стационарном излечении больше нет. Касаемо душевного здоровья, не думаю, что мы способны помочь вам еще чем-либо. Черепные трещины отсутствуют. Сотрясение мозга не вызвало ничего, помимо временных и совершенно естественных расстройств, которые миновали бесследно. Опасность гематомы — внутреннего кровоизлияния — тоже позади. Что до вашей памяти, полагаю, вы вполне можете управиться с возникшими неудобствами самостоятельно. Если память возвратится — прекрасно. Если нет — я уже говорил: большинство пациентов легко приспосабливаются к потере воспоминаний. Страдают лишь друзья и родные.
После короткой заминки врач развернулся и пристально посмотрел на меня.
— Впрочем, коль скоро вы убеждены, что сумеете выслушать без волнения, либо, того хуже, ошеломления, охотно снабжу вас перед выпиской всеми добавочными сведениями, которыми способен снабдить.
— Какими сведениями? — полюбопытствовал я. — Не дразните, доктор.
Лилиенталь осторожно ответил:
— Мы располагаем довольно занимательной и не совсем обычной информацией. Тревожащей, осмелюсь добавить.
По недоверчивому, испытующему взгляду Лилиенталя я внезапно догадался: невзирая на медицинское образование и обширный опыт, лекарь верит в мою амнезию ничуть не больше всех остальных. Дожидается непроизвольного беспокойства, ищет его признаки на лице больного.
Ухмыльнувшись, я промолвил:
— Падать в обморок — так уж лучше здесь, посреди лазарета.
Лилиенталь кисло улыбнулся в ответ.
— Отлично, мистер Мэдден. Попытайтесь припомнить на досуге, при каких обстоятельствах вы заработали три недавних пулевых ранения в правое плечо. Стрельбу вели из автомата, приблизительно два года назад.
Не скажу, будто не приметил шрамов и не удивлялся быстро проходившей ноющей боли по утрам. Просто не придавал ни тому, ни другому особого значения. Может быть, подсознательно избегал размышлений. Доктор Лилиенталь не зря полагал человеческую психику весьма любопытным предметом...
— Вы уверены?
— Вполне. У доктора Де-Лонга обширнейший опыт в полевой хирургии. Он готов побиться об заклад на любые деньги, что пули выпущены из девятимиллиметрового пистолета-пулемета. Две прошли навылет, но третью привелось извлекать. Разумеется, и обычные пистолеты имеют калибр девять миллиметров, однако, по мнению Де-Лонга, именно скорострельному пистолету-пулемету присуща подобная сосредоточенность боя на близком расстоянии. Ружье или охотничья винтовка исключаются: три патрона повышенной мощи попросту снесли бы вам плечо.
— Простите, но по уверениям невесты, я провел три года во Вьетнаме, служил военным корреспондентом...
— Разумеется, мистер Мэдден, разумеется. Я сощурился:
— У вас довольно-таки неубедительная манера соглашаться с пациентом, доктор Лилиенталь.
— Вы довольно-таки неубедительный пациент, мистер Мэдден.
— Будьте любезны объясниться.
Он ухватил стул, развернул его и уселся верхом, положив руки на спинку, сосредоточенно уставясь в мои глаза.
— Скажем так. Вы и впрямь ощущаете себя мирным, безобидным фотографом, посвятившим последние годы работы исключительно пташкам и зверюшкам? Я хмыкнул:
— В настоящую минуту ваш покорный слуга безобиден аки агнец. Но спрашивать, кем именно себя чувствует, бесполезно: сам не знаю. Пока. Пожалуйста, продолжайте.
— Продолжаю. Для мирного репортера вы располагаете чересчур уж богатой и впечатляющей коллекцией шрамов, природа которых не подлежит сомнению. Так заключил доктор Де-Лонг. Даже для репортера, сознательно искавшего переделок и передряг. Многовато. И прелюбопытнейшая подробность: почти все они полустерты умелым хирургическим вмешательством, пластическими операциями. Словно кто-то заботился, чтобы прилюдно скинув рубаху, вы не привлекли к себе излишнего внимания окружающих. Не вызвали ненужных толков.
— А-а-а! — Я искренне расхохотался: — То-то олухи из королевской конной изучали меня вместе с местными эскулапами! Де-Лонг должным образом уведомил власти? Да?
Лилиенталь казался немного смущенным.
— По правде говоря, да. Профессиональный долг велит сохранять врачебную тайну, однако существует еще и гражданский долг. Мы никак не могли быть уверены, что найденные при вас документы не подложны. Или не похищены.
— Значит, решили, будто из хляби морской выуди ли головореза, гангстера, наемника, израненного при совершении загадочных и совершенно омерзительных действий?