Шрифт:
Annotation
Это необычная книга, как и все творчество Владимира Орлова. Его произведения переведены на многие языки мира и по праву входят в анналы современной мировой литературы. Здесь собраны как новые рассказы «Лучшие довоенные усы», где за строками автора просматриваются реальные события прошедшего века, и «Лоскуты необязательных пояснений, или Хрюшка улыбается» – своеобразная летопись жизни, так и те, что выходили ранее, например «Что-то зазвенело», открывший фантасмагоричный триптих Орлова «Альтист Данилов», «Аптекарь» и «Шеврикука, или Любовь к привидению». Большой раздел сборника составляют
Впервые публикуются интервью Владимира Орлова, которые он давал журналистам ведущих отечественных изданий. Интересные факты о жизни и творчестве автора читатель найдет в разделе «Вокруг Орлова» рядом с фундаментальным стилистическим исследованием Льва Скворцова.
Владимир Орлов
Рассказы
Лучшие довоенные усы
Лоскуты необязательных пояснений, или хрюшка улыбается
Что-то зазвенело
Трусаки
Субботники
Эссе
Распятие и воскресение Татьяны Назаренко
Таинственный мир Натальи Нестеровой
И наступило – «после войны»…
Романтика латиноамериканской прозы
Далеко ли поплыли каравеллы…
Интервью
Ирина Карпинос Магический реализм [1]
Лина Тархова Кто он, «бубновый валет»? [2]
Светлана Телятникова Увидеть Париж и … влюбиться в Москву [3]
Елена Алексеева Останкино – место грозовое [4]
Кирилл Решетников Потерянных поколений нет и быть не может [5]
Ольга Андреева Я только сочинитель [6]
Юрий Беликов Застывший мёд времени Ч. [7]
Юрий Беликов Сам по себе [8]
Тамара Александрова Сочиняю, как умею… [9]
Путешествие в «Камергерский переулок»
Вокруг Орлова
Юрий Рост Презентация классика в рюмочной [10]
Леонид Репин Где в столице выпить пива? [11]
Владимир Добкин Фантазии Орлова на фоне пивной [12]
Лев Скворцов Феномен прозы Владимира Орлова По страницам романа «Камергерский переулок» Стилистические заметки [13]
Владимир Орлов
Усы (сборник)
Рассказы
Лучшие довоенные усы
1
Я попытался быстро выйти из Дома Литераторов, шел, глядя перед собой, не дай Бог, наткнуться взглядом на кого-либо из знакомых (и не знакомых), сидевших за столиками в Пестром буфете, и уперся лбом в грудь высокого человека.
– Ты-то мне и нужен, – услышал я голос Евтушенко.
Евтушенко был виден мной и на стене буфета. Средний буфет Дома, самый людный, однажды, и на несколько дней был отдан под «граффити» художникам, как было объявлено, с чувством юмора, и красочные пятна их шаржей и картинок с комическими сюжетами позволили называть Средний буфет Цветным. Или Пестрым. Недалеко от стойки буфета на стене был изображен и знакомый всем поэт. Он стоял и словно в удивлении смотрел на консервную банку. Подпись сбоку от рисунка сообщала: «Здесь ел тушенку Евтушенко».
Нынешний Евтушенко ничего не ел, а будто бы отлавливал добычу. За мной он, похоже, следовал из Дубового зала.
– Значит
– Знаю… – пробормотал я.
– Говорят, ты прочитал мои «Ягодные места»!
«Так, – подумал я, – кто-то уже доложил Жене о моем отношении к его «Ягодным местам»…
– Прочитал, – с вызовом произнес я. – И что?
– Мне важно услышать от тебя суждение о моем романе, – сказал Евтушенко.
– Я сейчас не в состоянии… – опять пробормотал я. – Или захвалю. Или наговорю всякую чушь. Вот завтра…
– Хорошо, – сказал Евгений Александрович. – Завтра, значит, без пяти восемь съемочная группа ждет тебя.
«Как же! Сейчас! В шесть встану и побегу прямо на «Мосфильм»! – соображал я.
Разыгрывал я отравленного алкоголем, но пьяным вовсе не был, просто не желал участвовать в съемках какого-либо фильма, хотя бы потому, что завтра намерен был выспаться.
2
Отношения с Евгением Александровичем складывались у нас своеобразно, с некими недоумениями (или недоразумениями). Или вообще никак не складывались. Позже, фильм «Детский сад» был уже снят, Женя подписал мне первый том своего собрания сочинений словами: «Володе, марьинорощинскому хулигану, бившему меня в детстве…» Но, во-первых, я не был марьинорощинским (и не хотел им быть). Я рос в Напрудном переулке, между Второй и Третьей Мещанскими, то есть был москвичом, а не каким-то забортным («затрифоновским») жителем, приписанным к дачным поселкам за Рижским вокзалом и невидимыми границами Камер-Коллежского вала. Евгений Александрович рос тоже в Мещанской слободе, но на полтора километра ближе меня к Кремлю, на Четвертой Мещанской (она-то после социальных улучшений столичной топонимики, скажем, удаления позорных будто бы слов «мещане» с трех названий, а Первую Мещанскую и вообще облагородили бантом, или орденской лентой, – возвели в Проспект Мира, она-то, Четвертая Мещанская, осталась единственной именно Мещанской, потеряв при этом свой порядковый номер). Учились с Евтушенкой мы в разных школах, он – напротив Безбожного переулка, я – на Первой Мещанской, а главное – я был моложе его на четыре года, и бить этого верзилу (а уже в его шестнадцать лет фотографию самого юного участника Совещания молодых писателей – и в полный рост! – дали многие газеты) не имел возможности. И тем более нужды.
Однако теоретически…
Однако теоретически в нашем переулке Евтушенко появляться мог. На углу Напрудного и Третьей Мещанской стояла Двести Сорок Пятая школа. В ней, в единственной полуподвальной квартире, ведомственной, проживал (мать его работала в Районо) мой приятель Адик Чумаков, по прозвищу Американец. Он был длинный и тощий, стало быть, Американец. Но в метриках он значился вовсе не Адиком, а имел гнусное имя Адольф, коли бы знали об этом мальчишки ни за какие подвиги он не смог выпрыгнуть из клички Фриц. Так вот Адик учился в одном классе с Женей Евтушенко, а об этом юном таланте ходили в Мещанской Слободе легенды, и некоторые из них я, ковырявший уже тогда какие-то стишки, услышал как раз от Адика. Не исключаю, что о них мог слышать и мальчик Володя Высоцкий. Он жил на Первой Мещанской, у Рижского вокзала и был определен в новую школу на соседней с нами Переяславке…