Усыпальница
Шрифт:
Тон не был недовольным, но первые слова отца разочаровали Трейси.
— Привет, пап, — наконец выговорила она.
— Я не понимаю. Что ты здесь делаешь?
«Ясно, — подумала Трейси. — Ты не слишком рад меня видеть. Но не будешь же ты бесконечно повторять одно и то же».
— Я… в общем, хотела повидаться с тобой.
— А как же учеба? Как ты здесь оказалась? Что случилось?
— Ты не мог бы сказать хотя бы, что рад меня видеть? — поинтересовалась Трейси, осмелев. — Может, хочешь обнять меня и спросить, все ли у меня в порядке?
— Я рад тебя видеть, — запротестовал Рэнд. — Правда. Просто я несколько ошарашен…
— Ладно, проехали. Скажи мне, куда деть чемоданы, и я не буду путаться у тебя под ногами.
— Трейси, послушай, — начал Рэнд, протянув руки, но Трейси сделала шаг назад, подошла к «лендроверу» и стала выгружать чемоданы, швыряя их на землю.
Рядом оказался Карлос.
— Тебе помочь? — спросил он тихо.
— Нет! — крикнула она.
И добавила уже спокойнее:
— Сама справлюсь.
— Я только хотел помочь.
Трейси прислонилась к машине.
— Наверно, все вещи нужно выгрузить? — не унимался Карлос.
— Я сама это сделаю.
Она взяла два чемодана, а две сумки остались в багажнике «лендровера».
— Я вернусь за ними, — бросила она.
Карлос проигнорировал последнюю фразу, вытащил сумки из багажника и пошел за Трейси.
— Ты всегда такая упрямая?
— На себя посмотри, — огрызнулась Трейси.
Рэнд видел, как его дочь достает багаж из «лендровера», но все еще не понимал, что она здесь делает и как она сюда попала. Он стал быстро соображать. Ее приезд — это новые проблемы. Где ей остановиться? Сколько она собирается тут оставаться? И как он сможет ее устроить и заботиться о ней, одновременно занимаясь раскопками?
— Куда мне это нести? — спросила Трейси, которая уже стояла с ним рядом.
С самого начала разговора Рэнд не сошел с места.
— Сюда.
Продолжая держать в руке планшет, Рэнд подхватил у нее чемодан и направился к «фиату».
— Я приехал сюда вчера утром, — сказал он, оглянувшись через плечо. — У меня не было времени позаботиться о ночлеге. Положим твой багаж в машину, а потом поговорим насчет…
— Подожди, — перебила его Трейси возле машины. — Значит, мне негде остановиться?
Рэнд посмотрел на дочь, потом на Карлоса, потом на людей в черном и старшего сержанта Шарон, наблюдавшую за ними со своего поста у «Хеврат Кадиша». Снова перевел взгляд на Трейси.
«Хоть бы не все сразу», — подумал он, внезапно вспомнив слова Шарон.
«В Израиле все не так просто», — сказала она.
Теперь это звучало как пророчество.
29
26 год от P. X.
Иерусалим, Зал тесаных камней
— Тихо! — Каиафа ударил тяжелым посохом о каменный пол.
Синедрион собрался в срочном порядке, но присутствовали все до единого. И Гамалиил, и отец его Шимон, стареющий сын Хиллела Великого, и Ионатан, чье влияние растет день ото дня. И Александр, Никодим, Измаил, Елеазар.
— Это кощунство! — раздался громкий голос Иосифа Аримафейского.
— Позор! — послышались крики.
— Это оскорбление!
— Это подстрекательство!
Иосиф Вифанийский вышел вперед и разорвал на себе одежды до пояса.
— Идолопоклонство! — рявкнул он, и зал снова наполнился разъяренными криками.
Большинство членов Синедриона знали, что Понтий Пилат, новый префект Иудеи, приказал Августовой когорте заменить на зимний период когорту, расквартированную в Иерусалиме. [19] Со стороны это выглядело как обычная ротация войсковых подразделений. Прежний префект Валерий Грат тоже периодически переводил римские когорты из одной части Иудеи в другую, причем делал это с завидной регулярностью. Главной причиной таких перемещений было желание префекта как-то разнообразить провинциальное существование, тоскливое и однообразное. Но прибывшие вчера вечером войска вывесили в крепости Антония штандарты с профилем императора Тиберия — прямо напротив Храма, с его северной стороны.
19
Как и описывается в этой главе, одним из первых действий Пилата на посту префекта Иудеи стал перевод Августовой когорты с ее штандартами, на которых был изображен римский император, в Иерусалим. Жители и городские власти сочли это попыткой склонить их к идолопоклонству. Подробнее об этом написано у Иосифа Флавия («Иудейские древности», XVIII, III, I и «Иудейская война», II, IX, 2–3). Историки расходятся во мнениях, сделал ли это Пилат по незнанию или из высокомерия (Комментарий автора).
Появление этих штандартов, на которых сверкал чеканный золотой профиль императора, стало настоящим потрясением для иудеев, которые с первыми лучами солнца пришли в Храм возносить молитвы и совершать жертвоприношения. У стен Храма сразу собралась толпа, и вот-вот могли начаться беспорядки. Рельефный портрет императора в виду Храма был воспринят как святотатство, ибо нарушал одну из заповедей: Господь запретил евреям создавать изваяния — не только идолов, но и самого Бога.
Каиафа ударил посохом об пол и поднял руку. Крики стихли. Сделав жест Анне, который не торопясь поднялся со своего места в первом ряду, Каиафа не сказал ни слова. В зале стало еще тише.
— Анна будет говорить, — провозгласил Каиафа.
Первые слова Анны прозвучали еле слышно.
«Он намеренно говорит так тихо», — понял Каиафа.
Первосвященник не однажды видел, как тесть понижал голос, чтобы быть услышанным.