Утешение

Зорич Александр

Он втянул запястья поглубже в рукава камзола, предательски куцые и прохудившиеся на локтях.

– Не твоя забота! На твоем месте я попридержал бы язык!

("Располагай я временем, я бы воздал наглецу за дерзость!")

– Будь я на вашем, я б еще пуще об этом пекся !
– Огрызнулся перевозчик, втыкая шест в прибрежный ил, словно острогу в кишащую лососем реку.

("Как долго еще мне придется терпеть издевательства невоспитанной черни?!" - в бессилии возмутился Паллис, ожидая привратника у ворот имения Стагевда.)

"Бр-равый малый я! О - ля - ля! Перепелок настрелял! О - ля - ля! Перепелка-птица, эх, Спинка крапленая! Лапки задери, Убиенная!" - Послышалась из-за ворот чья-то песня.

("Похоже, здешние слуги и впрямь избалованы сверх всякой меры. Даже моя кухарка, будь она госпожой самой мягкосердой, и то не стала бы терпеть таких песнопевцев у себя на заднем дворе, а уж кто угодно подтвердит - так дурно, как она, не поет никто.")

Отворилось смотровое окошко.

– Я Паллис из Тардера с поручением к господину Стагевду. Желаю говорить с ним с глазу на глаз, ибо имею предписание поступить так, данное его высокородным братом, господином Пагевдом лично.

– А звания какого будете?
– Робко спросил тот же голос, который только что выводил рулады, давшие простор для ироничных замечаний.

– Дворянского. Принадлежу к младшей ветви рода Элаев. Имею удостоверяющие сей факт бумагу.

("Отчего, собственно, я рассыпаюсь бисером перед каким-то привратником, обязанность которого - впустить меня без лишних разговоров?")

– Хорошо, что дворянского, из Элаев. Тогда заходите, - с очевидным облегчением произнес голос.

Загрюкали крючья, задвигались засовы.

– Не выношу, понимаете ли, простолюдинов. Одна зараза от них. И болезни. Одеты так, будто прямиком из выгребной ямы. Смердят чесноком. То и дело боишься, как бы не обокрали, но больше всего я, милостивый гиазир...

– Паллис, - вставил юноша.

– ...боюсь подхватить от них какой-нибудь крестьянский недуг. Но раз вы дворянин - совсем другое дело! Будьте покойны, в "Серую утку" черни вход заказан.

Створка ворот распахнулась для пришедшего.

("А это и есть хозяин собственной персоной!")

Паллис был настолько удивлен, что воспринял это маленькое открытие с той невозмутимостью, с какой обыкновенно встречается нечто само собой разумеющееся. Наружность господина Стагевда, да и его костюм можно было бы вполне охарактеризовать как своеобычные - длинные, черные словно смола, усеянные всклокоченными гнездами волосы спускались до плеч, усы же, чей оттенок напоминал окрас не до конца перелинявшего к лету зайца, напротив были ухожены и даже завиты щегольскими локонами. На Стагевде был дорогой и непомерно широкий магдорнский халат (кстати сказать, одежда не самая подходящая для промозглого осеннего дня у влажного логова Арту) к его правому плечу была приколота или, если присмотреться с большим тщанием, намертво пришита, а уж затем уснащена брошью, пелерина с серебристым позументом, наподобие тех, которые одевают перед слушанием дела толкователи в суде, запястья же были унизаны браслетами всевозможного декора до самых локтей, а сияние вправленных в них драгоценностей, несомненно, подлинных (Паллис не нуждался в услугах оценщика, чтобы удостоверился в этом), находилось в оппозиции к матовому лоску засаленного до неприличия широкого пояса, о который его владелец имел обыкновение отирать нож во время трапезы. Словом, и комедиант из самого захудалого провинциального балагана не сподобился бы нарядиться потешнее, но и никакому, даже самому искушенному в своем презренном ремесле нищему с улицы Риедора не удалось бы преподать себя существом более достойным жалости.

("И этому неряхе не по нраву одеяние простолюдинов - оно, дескать, отдает выгребной ямой!" - ухмыльнулся Паллис (которому до тех пор не случалось сетовать на излишнюю чувствительность), брезгливо пробуя ноздрями воздух. Когда Стагевд подал гостю левую руку для поцелуя, юноша лишь спустя несколько неловких мгновений смог расправиться с отвращением, уговаривавшим его отстраниться. Однако рука троюродного племянника князя Маммы и младшего брата всесильного Пагевда была чиста - Паллису представилась возможность убедиться в этом, прикладывая малодушно дрогнувшие губы, избалованные персиковыми запястьями столичных красавиц, к показавшемуся из-за истрепанного рукава заношенного халата запястью Стагевда. "Видимо, из-за нетерпения к луковичным запахам, этот достойный человек не держит не только привратника, но и прачек. Весьма любопытно, убирают ли здесь, или некто из высшего сословия все же обучился обращаться с метлой, а заодно и стряпать, чтобы ублажать плодами своих трудов господина-младшего-брата?")

Стагевд переминался с ноги на ногу, с нарочитой подозрительностью поглядывая на окованный медью ларчик, оттягивающий руку Паллиса. Предназначающийся ему подарок покоился в нем, укутанный, словно малолетний неженка-наследник, в три слоя ткани.

("Не лучше ли отдать жабу сразу, не вдаваясь в полемику по поводу столичных интриг и интрижек. Между прочим, я вряд ли получу прибавку, выказав охоту к светской беседе, в которую мне, конечно, придется быть втянутым - скука, заядлая сплетница, подскажет господину в широком халате и тему, и интонацию, а вот мне придется проявлять находчивость, острить и все такое прочее.")

Ларчик был опущен Паллисом на песок.

– Что это в нем?
– Прищурившись и настороженно склонив голову набок, спросил Стагевд.

– Упомянутый мною подарок, то есть сувенир, который я был удостоен чести доставить в "Серую утку", - всем своим видом Паллис пытался изобразить наивное неведение, неведение дворецкого, подносящего господину анонимное письмо ("...налягал вашей супругу. А еще хочу сообщу вашу милостивую гиазиру...") - аккуратный конверт с неудобопроизносимым именем адресата на белом саване бумаги.
– Быть может, открыть?

– Ни в коем случае!
– Завопил Стагевд, исказив лицо до неузнаваемости гримасой жертвы всепожирающего страха.
– А если там нечто?!

– Разумеется, нечто там есть.

– Нечто ужасное, - заговорщическим шепотом продолжал хозяин "Серой утки".
– Больше всего я боюсь испугаться!

Паллис начинал испытывать сожаление от того, что опрометчиво дал понять собеседнику, будто не имеет представления о содержимом ларчика:

– Если желаете, я отопру его сам, а после сообщу вам об увиденном.

– Нет-нет-нет! Ах, если с вами случится неприятность, я буду раскаиваться, а ничто хуже не скажется на моем состоянии, чем осознание собственной вины - мне совсем не хочется быть виноватым! Я боюсь! Это так тягостно!

– Тогда, милостивый гиазир, мне остается только препоручить ларчик вашим заботам и удалиться, - заключил Паллис, сделавший в подкрепление этого намерения несколько выверенных шагов в сторону ворот.

Оторопело взиравший на это Стагевд вдруг, словно опомнившись от забытья, вскинул голову и бросился вдогонку.