Утешительная партия игры в петанк
Шрифт:
На этот раз, отныне и навсегда, в семье Ле Менов у него появился преданный до гроба друг.
Но как же у него все болело.
Красиво развернулись на пустыре, вильнув, выкатились на теплый асфальт, повернули перед указателем на Ле Веспери, и в четыре руки вырулили в колею, идущую по великолепной дубовой аллее.
Шарль, который не забыл ни про свой запах, ни про свой вид, впал в панику:
— А Алиса, она что, живет в замке?
— Ну да…
— Аэээ… А ты хорошо знаешь этих людей?
— Ну… Я знаю баронессу и Викторию… Виктория, ты увидишь, это самая старая и самая толстая…
Вот черт… В роли
— Эээ… А они добрые?
— Баронесса нет. Она дэ-у-эр-а.
Ну-ну. Сначала акриловая штукатурка, теперь машикули. [134] Франция, страна контрастов…
Торчавшие во все стороны вихры младшего водителя щекотали Шарлю лицо, и он приободрился. Вперед, мой рыцарь! В атаку! На штурм!
134
Навесные бойницы, в средневековых крепостях располагавшиеся в верхней части стен и башен, со второй половины XIX века в качестве декоративного элемента использовались в архитектуре неоготики и неоренессанса, до сих пор воспринимаются как типичный элемент, символ, настоящего замка.
Да, но только замка не было… Столетняя аллея заканчивалась наполовину покошенным лугом.
— Надо повернуть туда…
Они проехали еще сотню метров вдоль маленькой речки (бывший водяной ров?), и за деревьями показалось несколько более или менее (скорее более) осевших крыш. Что за деревья — вязы что ли? — хихикнул про себя наш болван из парижан, которому что платан, что прохожий, на него похожий…
Значит, направление на бывший хозблок…
Он почувствовал себя лучше.
— А теперь останавливайся, потому что этот мост может рухнуть…
— Как?
— Ага, и это очень опасно, — добавил пацан взволнованно.
— Понятно.
Он припарковался рядом с заляпанным грязью допотопным универсалом Вольво. У машины был открыт багажник, и в салоне дрыхли две собаки.
— Вот этот — Агли, а этот — Идиос… [135]
Те завиляли хвостами в ответ, подняв облачко соломенной пыли.
— Какие-то они страшные, нет?
135
Ugly, Hideous — безобразный, мерзкий, страшный (англ.).
— Да, это нарочно, — заверил его минигид. — Они каждый год идут в приют для бездомных собак и просят отдать им самую ужасную.
— Да? А зачем?
— Как зачем? Чтобы освободить ее!
— И… Сколько их тут?
— Не знаю.
Понятно, усмехнулся про себя Шарль, значит мы не у Готфрида Бульонского, [136] а в пристанище нео-хиппи гринписовского толка.
Помилуй, Боже.
— А козы у них тоже есть?
— Да.
— Не сомневался!
— А баронесса? Она травку не курит?
136
Знаменитый рыцарь-крестоносец, отвоевавший Иерусалим у мусульман в XI в.
— Пфф… ты глупый, она ее ест.
— Это корова?
— Нет, пони.
— А толстуха Виктория тоже?
— Нет. Это, кажется, была такая королева…
Help.
Шарль заткнулся, засунул ехидство в карман и прикрыл его сверху своим замызганным носовым платком.
Место было удивительно красивое.
Он впрочем знал, что служебные строения всегда интереснее, чем их хозяева… Он не раз с этим сталкивался. Но тут он не стал ничего вспоминать, а просто любовался.
Уже мост должен был бы его заинтересовать: каменная кладка, элегантность мостовой, речная галька, парапет, опоры…
А этот двор, так называемый «закрытый», на удивление изящен. Сами здания, вернее их пропорции… И несмотря на ветхость — такое ощущение защищенности, неуязвимости…
С десяток велосипедов валялось вдоль дороги, между ними бродили куры. Попадались и гуси, и какая-то странная утка.
Как бы это сказать… какая-то вертикальная… Словно ходила на цыпочках.
— Ну пошли! — нетерпеливо подгонял его Лука.
— Какая странная утка!
— Какая? А эта? Она еще бегает с дикой скоростью, увидишь потом…
— А что это за птица вообще? Какая-нибудь помесь с пингвином?
— Не знаю. Ее зовут Скво. А вместе со своим выводком они так смешно ходят… гуськом.
— По-индейски?
— Ты идешь или нет?
— А это еще кто? — подскочил Шарль.
— Ходячая шерсть.
— Но… Но это же настоящая лама?!
— Только не начинай ее гладить, а то она за тобой увяжется и будет по пятам ходить, не отделаешься.
— А она плюется? [137]
— Иногда… Только не ртом, а животом, и уж тогда такая во-ооонь…
137
Аллюзия на ламу из комиксов про Тентена, где лама плюется в капитана Хаддока.
— Слушай, Лука… Здесь что? Вроде цирка, да?
— Ага! — засмеялся мальчик, — можно и так сказать. Поэтому мама, эээ…
— Не любит отпускать вас сюда.
— Ну… чтобы не каждый день. Ты идешь?
Дверь перекосило под буйной растительностью {в ботанике Шарль тоже ничего не смыслил): виноград, розы, это еще куда ни шло, но вот эти диковинные вьюны с ярко-оранжевыми рожками, и те, другие, совсем уж невообразимые, сиреневые, с мудреной сердцевиной, и с… тычинками (?) каких он в жизни не видел — нарисовать не возможно, и горшки с цветами. Повсюду… На подоконниках, вдоль цоколя, вокруг старой водокачки, на кованых одноногих садовых столиках.
Они теснились, напирали, громоздились, на некоторых даже были этикетки. Всех размеров и времен, начиная с чугунных «медичи» [138] до старых консервных банок, не говоря уже о канистрах со срезанным верхом, ведрах из-под лошадиного корма и огромных стеклянных банках, в которых под маркой «Ле Парфе» виднелись бледные корешки.
Куча всякой керамики. Наверное, детские поделки… Совсем простые, неказистые, смешные, а еще постарше, невероятные, как например, корзинка века эдак восемнадцатого, покрытая лишайником, или статуя фавна без одной руки (той, в которой была флейта?), на оставшейся руке висели прыгалки…
138
Большие горшки, которые можно встретить в садах французских замков, распространенные с эпохи Возрождения, откуда и название.