Утесов. С песней по жизни
Шрифт:
Утёсову только это и надо было услышать.
P.S. Довольно длительное время группа артистов гастролировала в Крыму. Однажды Плинера спросили:
– Николай Матвеевич, почему вы такой бледный? Мы уже столько времени здесь, вы же ни капельки не загорели.
– Мне нельзя сидеть на солнце, – вздохнул тот.
– А что у вас – сердце, давление?
– У меня карты. Карты на солнце просвечивают, играть невозможно.
P.P.S.
В городе было много прожигателей жизни, поэтому дела местного шантана, где особенно блистал Плинер, шли превосходно. А вот драматический театр буквально хирел на глазах, приличных сборов не было… Чтобы спасти положение, его антрепренер пошёл на рискованный эксперимент. Он хотел поставить спектакль из жизни босяков по пьесе М.Горького "На дне" и уговорил популярного среди харбинцев Плинера сыграть там Луку. Артист согласился с условием, что за ним будет оставлено его привычное амплуа. Поэтому на афише спектакля было особо подчёркнуто, что роль странника Луки исполнит танц-комик-куплетист и джентльмен Николай Плинер.
Однажды нескольких актеров Теревсата, в том числе и Утёсова, пригласили в Кремль на читку и обсуждение новой пьесы. Как раз Леонид должен был прочитать её собравшимся вслух.
На столе было обычное по тем временам скромное угощение – селёдка, чёрный хлеб, вместо сахара – леденцы. В конце читки один из принимавших сказал:
– Вот мы все слушаем, а товарищ Утёсов читает, работает. Поэтому ему полагается особый паёк.
С этими словами он достал бутылку вина. Только собрался налить артисту, как в комнату ворвался мальчик, сынишка одного из кремлевских обитателей, и крикнул:
– Ильич идёт!
Сообщил и снова юркнул в коридор.
Бутылку мигом спрятали – мало ли что Ленин подумает, и все затихли в ожидании. Тут снова появился мальчик и спокойным тоном известил:
– Прошёл мимо.
В оперетте Лео Фалля "Разведённая жена" Утёсов играл председателя суда, а Г. М. Ярон – прокурора. Они сидели рядом за судейским столом, на котором находились всякие канцелярские мелочи – книги, бумаги, чернильница… Произнося свои реплики, Ярон размахивал левой рукой, сбрасывая со стола предметы и якобы невзначай задевая председателя суда по лицу. Он делал это так уморительно, что в зале стоял несмолкающий хохот. Однако для Утёсова такое поведение партнера было не очень приятно. На одном из спектаклей только открылся занавес, как Леонид Осипович мёртвой хваткой вцепился в руку Ярона и не выпускал её весь акт. Лишённый возможности жестикулировать, "прокурор" был в отчаянии – он не мог ничего сбросить со стола…
В тот вечер Ярон впервые выступил без всякого успеха.
P.S. Выдающегося актера и режиссера Григория Марковича Ярона с полным правом можно назвать рыцарем оперетты. Он очень много сделал для развития этого жанра. Прославившийся исполнением буфонно-эксцентрических ролей он играл и в театрах миниатюр, и часто выступал на эстраде. В 1920 году он подружился с В. В. Маяковским, который прозвал его "Яронищем". Как-то они вместе даже конферировали концерт в Доме печати. Ярон – низенький и худенький. Маяковский выносил его на сцену на одной руке.
– Не тяжело? – участливо спрашивал Ярон поэта.
В ответ тот басил:
– Ничего страшного. В следующий раз ты меня будешь выносить.
Нередко Ярон грешил тем, что вставлял в текст пьесы всякую отсебятину. Например, играя в "Сильве" комического старика, он на сцене вдруг сказал:
– В свадебное путешествие мы отправились на роскошном автомобиле…
Спровоцированный неожиданными словами партнер перебил его:
– Когда вы женились, никаких автомобилей не было.
– Да, автомобилей не было, – согласился Ярон и добавил: – Но лошади уже попадались.
Однажды В. В. Маяковский пригласил Утёсова к себе домой – на обед. Гости собрались в комнате поэта в Лубянском проезде. Стол был необыкновенно хорош, и хозяин намекал на то, что всех ожидает сюрприз – такое кушанье, какого они ещё никогда не ели. Когда наконец Владимир Владимирович принёс блюдо с аппетитным жареным поросёнком, гости едва поверили своим глазам – такая редкость это была тогда.
После обеда гости наперебой принялись благодарить Маяковского за угощение, особенно за поросёнка. Владимир Владимирович объяснил, что это был не просто поросенок, а "поросёнок-самоубийца". Его выкармливали на коммунальной кухне. Он там благополучно жил, но однажды движимый любопытством взобрался на подоконник раскрытого окна пятого этажа и оттуда, увы, свалился.
– Пошли и забрали его, – сказал Маяковский. – Но это был уже не поросёнок, а свинина.
Гибель животного и послужила поводом для обильного обеда.
В молодости Гутман и Утёсов разыгрывали вдвоем забавные сценки в лицах. Они называли это "игрой в образы". Через несколько лет Леониду Осиповичу захотелось проверить – верен ли его старый друг забавной привычке. Давыду Григорьевичу было уже за пятьдесят.
Они шли после сильного дождя по вечернему Баку. Неожиданно, резко повернувшись, Утесов спросил Гутмана:
– Вы император Александр Второй?
– Конечно, – не моргнув глазом ответил тот.
– Тогда я вас сейчас убью.
– Чем?
– Бомбой! – крикнул Утёсов и бросил ему под ноги свёрток с концертной рубахой.
Тогда Давыд Григорьевич в своем нарядном костюме плюхнулся прямо в лужу и завопил:
– Православные! Царя убивают!
P.S. Когда Гутман находился в зените славы, он повстречался на улице с Мейерхольдом, и тот предложил ему поставить спектакль в его театре.
– Только при одном условии, – сказал Давыд Григорьевич. – Если вы разрешите повесить занавес.