Утоли мои печали
Шрифт:
Бабульку он обожал, баловал насколько мог, оберегал и общался с ней постоянно по скайпу. Раньше даже письма писал, иногда длинные, подробные, по нескольку листов, когда застревал где-нибудь из-за непогоды или на вахтах. Потом они оба обзавелись хорошими мобильниками, и он мог дозваниваться ей из любой точки, где имелся хотя бы намек на сотовую связь. А года три назад отец научил бабулю пользоваться скайпом. Компьютер у нее имелся с еще незапамятных времен, и она благополучно им пользовалась. Умела.
Так что связь они держали
Правда, как выяснилось, бабушка далеко не все поверяла внуку о своих делах, например, о девушке Марьяне умолчала. Да и он, ту же правду говоря, во многие свои дела-заботы бабульку не посвящал.
Ну, это-то понятно.
Участок зарос еще больше с тех пор, как Григорий видел его в последний раз. Да он всегда был заросшим, по-хорошему так, по-честному – с кустами дикой малины у дальнего угла забора, с жимолостью, жасмином, сиренью, с соснами корабельными, тянущимися в небо, березами, вековыми липами и осинами, с яблонями и рябинами и множеством иных деревьев и кустов, создававших для детей идеальные места к обустройству штабов, схронов и возможностей спрятаться от взрослых и погрузиться в свои игры.
Впрочем, как тогда, так и сейчас за участком следили и обихаживали, это было заметно, где надо и что требовалось подрезали, прореживали, сажали или выкорчевывали, траву на лужайках у дома косили, сохраняя достойные газоны, а за высокими небольшими грядками на заднем дворе ухаживала Женя, ставшая теперь Женуарией.
Это интересные грядки. Никто никогда не выращивал на участке ничего, кроме цветов. Но однажды дядя Сева Добродеев, папа Марьяны, возвел у себя на участке высокие грядки. Он-то за своим участком очень даже следил и занимался ландшафтным дизайном, периодически раз в два-три года меняя его от неуемности творческой фантазии, потому как был архитектором. Вот однажды он и возвел эти высокие грядки – сделал кирпичные длинные коробки с фундаментом, засыпал туда землю, посадил всякую зеленушку.
Идея настолько понравилась деду и бабуле, что те тут же затребовали себе такие же. Потратив пару выходных, дядя Сева с отцом Гриши, с самим Гришей и Костиком возвели эти грядки на заднем дворе возле выхода из кухни.
Идея оказалась великолепной!
Посадили салаты-травы, редиску, лук-чеснок, даже кабачки и тыквы сажали и еще что-то, это была уже женская епархия, Григорий не вникал. Но летом теперь всегда на столе водилась свежая зелень прямо с огорода – удобно и вкусно. А уж как она пахла!
Вершинин поймал себя на том, что улыбается, думая про это, и перед мысленным взором четко и ясно проходят те далекие дни, освещенные солнцем, люди, события точно в кино, он даже ощущает запахи тех дней…
Однажды он прочитал на уцелевшей стене одного из разгромленных и сожженных женских монастырей в Сербии: «Гарь – вот истинный запах ваших бесполезных молитв!» Так было написано там по-сербски, но проводник перевел Григорию тихим скорбным голосом то, что написали нелюди, убившие монашек и разрушившие священное место.
Горечь – вот истинный вкус бесполезных воспоминаний – мог сейчас, перефразировав, сказать себе Григорий.
Развернувшись, он быстро вышел с участка и направился к лесу.
Но, ясное дело, от себя-то… ну вы в курсе.
Этот лес – каждая его тропинка, каждое дерево и кустик, каждое грибное место и овражек, камень, холмик, были известны ему и излазаны вдоль и поперек – надо ли говорить, что цепкие лапки воспоминаний не собирались оставлять его и тут.
«А, и ладно! – махнул мысленно Вершинин, сдаваясь. – Банкуйте, как говорилось в известном фильме!»
Но! Будучи человеком продуманным, последовательным и тщательным в мелочах в силу профессии и таланта, он решил взять воспоминания в свои руки и, коль уж донимает прошлое, то направить его в правильно русло, то бишь начинать, так с самого начала и двигаться поступательно шаг за шагом.
– А где у нас начало? – невесело усмехнулся Григорий, неторопливо шагая по тропинке. – Пожалуй, с деда.
«Нет, – возразил он себе. – Если действительно подробно и с начала, то с прадеда. С него все началось».
Понятно, что имелись в семье и более далекие и не менее интересные предки, но история их рода в том виде, в котором он сформировался и существует, началась именно с прадеда – Вершинина Акима Лукича.
Аким Лукич был историком, искусствоведом, специалистом по русскому изобразительному искусству, начинающим галеристом и музейщиком, к своим двадцати восьми годам уже заслужившим достойную репутацию и даже известность, человеком, душою и пламенным сердцем радевшим за русскую культуру, очень увлеченным своим делом.
А тут Октябрьская революция семнадцатого года.
Сначала никто ничего не понял – ну, какие-то непорядки в Питере, так к ним уж привыкли за последние годы: то эсеры, то анархисты, то большевики – все бунтуют, баламутят простой народ, и каждый со своими призывами свергнуть власть. Так думало большинство московского купечества и дворянства, а когда уж до них добралось…
Несколько недель шли бои этих самых большевиков с кадетами, засевшими в Кремле и ближайших зданиях, которые новоявленные власти с особым удовольствием раздалбывали из пушек и пулеметов.
Прадед рассказывал прабабушке, а она уже потом и сыну – Петру Акимовичу, что когда он увидел, как пострадал Кремль, церкви и дома, и как солдаты и офицеры мешками тащат из проломов в стенах Кремля ценности и музейные экспонаты, и близко не представляя их истинную стоимость и значимость, и никто! – никто!! – не препятствует им и не может навести порядок, не останавливает это варварское разграбление, он понял, что эти пришли надолго. И пока они все не сметут на своем пути – не остановятся!