Утоли моя печали
Шрифт:
Глава седьмая
ФОНОСКОПИЯ. ОХОТА НА ШПИОНОВ
Нет такой грязной работы, которая не возлагалась бы на современного ученого в "передовых" коммуно-фашистских странах.
Георгий Федотов. "Новый Град"
...Мы ходим под смертью, шпион!
...Берись за работу, шпион!
...Добудь нам ответ, шпион!
...Дай нам спасенье, шпион!
Р. Киплинг. "Марш шпионов"
Поздняя осень 1949 года. В лаборатории только начинали включать приборы, готовить инструменты. Мы с Солженицыным раскладывали свои папки, книги, журналы; несколько человек маячили
Ко мне подошел старший лейтенант Толя, один из помощников начальника лаборатории :
– Вас вызывает Антон Михайлович. Немедленно... Нет, никаких материалов брать не надо.
Большой, светлый кабинет застлан ковром; широкий письменный стол занимал дальний угол, от него диагонально через всю комнату - длинный, покрытый зеленым сукном. Книжный шкаф. Кресла. Диваны. Круглый столик с графином. Все казалось нарядным, словно лакированным.
Антон Михайлович и Абрам Менделевич сидели у длинного стола, перед ними два магнитофона и в клубке проводов несколько пар наушников - большие, вроде танкистских или самолетных.
Антон Михайлович поглядел рассеянно, отрешенно.
– Здрасте... Здрасте... Вы, кажется, говорили, что уже как-то определяете физические параметры индивидуального голоса... Не так ли?
– Не совсем. Пока еще приблизительно, в самом начальном приближении. И не определяю, а предполагаю... Сравнительно уверенно могу сказать только, что своеобразие голоса - это главным образом особенности тембра, которые зависят от микроструктуры гортани, носоглотки, рта... Кое-что удалось наблюдать на звуковидах, когда одно и то же слово один и тот же человек произносил то громко, то шепотом, то вопросительно, то утвердительно. Спектр каждый раз иной, но в нескольких случаях, кажется, удалось распознать и постоянные индивидуальные черты голоса - я назвал их микроинтонациями и микроладом речи...
– Так, так, все это весьма занимательно... Но пока вы еще плаваете в чистой теории. Это плавание может привести вас и в болото и к истокам некой новой науки... Последнее было бы похвально и прелестно. Науки юношей питают, отраду старцам подают. Но мы с вами еще не старцы. Ergo нам требуется наука питательная... Так вот, эти ваши исследования неожиданно приобрели новое, чрезвычайно важное значение. Настолько важное, что еще и сверхсекретное. Здесь на магнитофонных лентах есть нечто, требующее вашего особо пристального внимания... Как вы полагаете, Абрам Менделевич, пожалуй, возьмем быка за рога?.. Берите наушники и послушайте голос некоего индивидуя, пожелавшего остаться неизвестным... Анатолий Степанович, давайте сначала!
В наушниках сквозь шипение и щелчки прорывались, потом внятно зазвучали голоса:
– Але! Але! Кто это говорит?
– Я говорил. Это посольство от Соединенных Штаты от Америка.
– Вы понимаете по-русски? Вы говорите по-русски?
– Я могу плохо говорит, я могу понимат...
– У меня очень срочное, очень важное сообщение. Секретное.
– Кто есть вы?
– Этого я не могу сказать. Поймите! Как вы думаете, ваш телефон подслушивается?
"Слушивает"?
– Кто, кто... Ну, советские органы... Слушают ваш телефон?
– О, ай си... Не знаю... Это ест возможно да, ест возможно нет... Что вы хотели говорит?
– Слушайте внимательно. Советский разведчик Коваль вылетает в Нью-Йорк. Вы слышите? Вылетает сегодня, а в четверг должен встретиться в каком-то радиомагазине с американским профессором, который даст ему новые данные об атомной бомбе. Коваль вылетает сегодня. Вы меня поняли?
– Не все понял. Кто ест Коваль?
– Советский разведчик... Шпион... Не знаю, это фамилия или псевдоним. Он вылетает сегодня, в понедельник, в Нью-Йорк, а в четверг должен встретить профессора по атомной бомбе...
Шипение... Щелчки... Мы слушаем вчетвером. Прямо напротив меня Анатолий Степанович, чубатый тяжелый лоб надвинут на густые брови, тяжелый подбородок подпирает крепкие губы. Лениво пожевывает папиросу. Слушает невозмутимо.
Антон Михайлович развалился на стуле, прикрыв глаза руками. Абрам Менделевич стоит, низко согнулся над столом, одно колено на стуле; слушает напряженно, шевелит губами, словно повторяя слова. Заметив, что я взялся за наушники, машет рукой, - мол, будет еще.
Из шипящих шумов возникает тот же напряженный, тревожный голос :
– Але, але... Это я вам раньше звонил. Тут мне помешали.
– Кто говорит? Что вам угодно?
– Я звонил час назад по очень важному делу. Я не с вами говорил? Вы кто - американец?
– О, иес, я ест американец.
– Кем вы работаете? Какая ваша должность?.. Ну, какой пост?
– Пожалуйста, говорите не быстро... Кто вы ест? Кто говорит?
– Вы понимаете по-русски?
– Да-а. Понимаю немного... Ожидайте, я буду звать человек понимает по-русски.
– Но он кто? Советский гражданин?
– Кто советский? Я не понимаю. Пожалуйста...
– Вы поймите, я не хочу говорить, если советский... Позовите военного атташе. У меня очень важная тайна, секрет. Где ваш военный атташе?
– Атташе? Он ест эбсент. Он уходил.
– Когда он вернется? Когда будет на работе?
– О, будет завтра, мэй би сегодня... Час три-четыре.
– А ваш атташе говорит по-русски?
– Кто говорит? О, да... Но мало говорит. Я буду звать переводчик.
– А ваш переводчик кто? Советский? Русский?
– О да, ест русский. Американский русский.
– Послушайте... Послушайте, запишите...
И он снова повторял : "Срочно. Важно! Советский разведчик Коваль; четверг; радиомагазин где-то в Нью-Йорке или, кажется, в Вашингтоне; американский профессор; атомная бомба..."
Голос не старого человека. Высокий баритон. Речь, интонации грамотного, бойкого, но не слишком интеллигентного горожанина. Не москвич, однако и не южанин; Г выговаривал звонко, E звучало "узко". Не северянин не "окал". Не слышалось ни характерных западных (смоленских, белорусских), ни питерских интонаций... Усредненный обезличенный говор российского провинциала, возможно дипломированного, понаторевшего в столице...