Утопия
Шрифт:
На третий день Маленький Серенький Человечек позвонил ей на работу.
– Ваш сын внесен в приказ, – сказал он тихо и внятно. – Потрудитесь приехать вместе с ним в штаб ООБ… То есть теперь он снова называется штаб ГО. Пятница, четырнадцать тридцать, сорок вторая комната.
И повесил трубку.
– Лидия Анатольевна… Что с вами, Лидия Анатольевна?!
Летел за окнами, снегом ложился на тротуары тополиный пух. Лидка чувствовала, как жгут, скатываясь по щекам, слезы.
– Лидия Анатольевна, что случилось? Воды?
– Да… – она на секунду забыла имя своей новой секретарши. – Да, Оля… Воды…
Урчал кондиционер. Лидка чувствовала,
– Андрюшка, что у тебя в пятницу?
– Консультация. По химии.
– В котором часу?
– В двенадцать.
– А… до половины третьего ты освободишься?
– Не знаю… Мама, что с тобой?
– Андрюшка, – сказала Лидка как можно безмятежнее, – в пятницу, в четырнадцать тридцать, нам вместе надо подойти в штаб ГО.
– Зачем? – спросил он после паузы.
– Новый приказ. – Лидка подчеркнуто спокойно отхлебнула чая из чашки. – По нашему отделу родственники руководителей вносятся в «условленный» список… Ну и тебя вносят. Надо получить что полагается – бирочку, номер, инструкции…
– Мама, но как же так?… – спросил Андрей растерянно, и Лидка внутренне сжалась, предчувствуя какую-то его выходку. – Как же так? Везде говорят, что в «условленный» список – только стратегически важные люди, правительство, военные, депутаты… Меня-то зачем, от меня-то ничего не зависит?!
– От тебя многое зависит, – сказала Лидка, давясь чаем. – Такое правило, не я его выдумала… Я стратегически важна для страны, а ты стратегически важен для меня. Без тебя вся моя стратегия теряет смысл… Понятно? Отпросись с консультации, если будут задерживать.
– Мама, – Андрей водил пальцем по волнистому краю тарелки, – мама… А можно, я не пойду? Я молодой, здоровый, зачем мне это… Мама, ты чего?!
«Сдержаться, – подумала Лидка. – Можно все испортить. Надо сдержаться».
– Андрюша… Дрюшка. Если ты хоть капельку ценишь мои нервы… давай больше не будем на эту тему. Ладно?
Запрещенный прием. Прежде она никогда не пыталась надавить на него, апеллируя к собственному здоровью. Гнилой прием: «Если ты не послушаешься, со мной случится инсульт…»
– Мама, но я же и сам смогу… Зачем мне какое-то «условленное» время, если…
Комната провернулась перед Лидкиными глазами. Как в глупом парковом аттракционе «Сюрприз». Угол стола сильно ударил по лицу, но боли она не почувствовала. Вообще ничего; в следующую секунду в нос хлынул отвратительный запах нашатыря, и, чтобы не задохнуться, Лидка пришла в себя.
Великолепно.
Низкий диван в гостиной. Коренастый мужчина в белом халате, молодая женщина со шприцем наперевес. Бледное, вытянувшееся лицо Андрея.
– Мамочка… Если бы я знал, что это так важно…
Лидка поморщилась. Укол был болезненный, жгучий; обладатель белого халата что-то писал в своем блокноте, о чем-то спрашивал Лидку, предлагал обратиться в районную поликлинику, потому что в Лидкином возрасте с давлением не шутят, и еще что-то говорил. Лидка видела, что он устал и огорчен, но печалит его вовсе не Лидкино здоровье. Возможно, он поссорился с женой. Ночевал у друга и утром на брился…
«Скорая» уехала. Андрей молча сел на край дивана, и так, без слов, прошло минут двадцать.
«Не сдержалась, – думала Лидка с отвращением. – Распустила себя. Стыдно. И жаль Андрюшку».
– Мам… Хорошо, я отпрошусь с консультации. Пойдем.
Все прошло как по маслу. Андрей держался, как молчаливый, не особенно любопытный, не особенно догадливый мальчик. Лидку это устраивало, она до последней секунды боялась неожиданностей.
Андрея внесли в «условленный» список категории «бэ». Номер пятнадцать тысяч сто двенадцать. Лидка успела подивиться, как вырос городской список, ведь собственный ее номер был две тысячи девять.
На «условленное время» уйдет часа полтора, думала она, невольно ежась. Много, очень много. Кого же они туда напихали? Как обычно, родственников, детей, внуков?
Тем более, решила она уже с ожесточением, если все продвигают в список своих родичей, почему она, профессор Сотова, не имеет на это права? Много ли времени займет внеочередная эвакуация одного Андрея?
Формальности закончились, Андрею вручили бирку. Он остался совершенно безучастным, сдержанно поблагодарил, как будто речь шла о почетной грамоте от какого-нибудь общества любителей кактусов…
Цепочка с биркой утонула под воротом рубашки. И Лидкина душа утонула где-то в животе, и чувство, испытываемое профессором Сотовой, только с большой натяжкой можно было назвать счастьем.
Не верю, думала Лидка, спускаясь по широченной лестнице.
Не верю, думала она, из прохладного помещения выходя на залитый солнцем двор.
Не верю, не верю…
Кружилась голова.
– Мам, ты себя опять плохо чувствуешь?
– Наоборот, я очень рада…
Андрей пожал плечами. Нашла, мол, повод для радости.
– Тебя проводить на работу?
– Что ты, Дрюшка, я совершенно здорова. Я сама доберусь.
– Тогда я побежал готовиться?
– Ты бы погулял, – сказала Лидка, поднимая лицо к солнцу. – Посмотри, какая погода…
– Хорошо, – согласился он с подозрительной покорностью. – Погуляю.
Она стояла, прислонившись к запыленному стволу липы, и смотрела, как он уходит. Как двигаются лопатки под тонкой летней рубашкой.
Сидит, стало быть, Господь наш на высокой горе, по правую руку от него Светлый советчик, а по левую – Темный… И двадцать лет Темный нашептывает Господу на левое ухо: посмотри, Отче, на двуногих тварей, что расплодились на Твоей тверди. Они презирают тебя и не исполняют твоих заповедей. Они не способны любить – себя любят и помет свой, а больше никого. Они развратны, низменны душой, они несчастны; сотри их с лица земли!
И двадцать лет слушает его Господь, и наконец заканчивается его терпение. И шлет он на землю огонь, смертоносный смрад и морских чудовищ.
И тогда размыкает уста Светлый советчик. Пощади их, Господи, говорит Светлый. Посмотри, как они напуганы, как смотрят на Тебя и молят о пощаде, послушай, они клянутся почитать Тебя и открыть свое сердце для любви!
И Господь не выдерживает снова, сердце Его смягчается, и он посылает нам Ворота, чтобы мы вошли в них и убереглись от напастей.
Но теперь сердце его не смягчится.
Отступил от него Светлый советчик, разуверился и пал духом, тысячу лет глядя в пустые и уродливые души. Да люди вы разве, сказал Светлый, сотни раз я молил за вас Господа, а теперь не буду, потому что ничто не идет вам впрок. Так пропадайте же в серных котлах, в огненных пропастях, в море и в пламени!
И сидит Господь на горе, и у левого его уха примостился темный советчик, а у правого нет никого. Некому заступиться. Говорю вам, братья, готовьтесь к смерти, не будет вам Ворот!