Утопия

Чайлд Линкольн

Рабочие сцены трудились не покладая рук. Машины работали на полную мощность, заливая театр потоками серого тумана. Помощница режиссера нажала кнопку включения электронной пиротехнической системы, кивнув инженеру в будке.

Раздался чудовищный грохот, от которого содрогнулись стены, сопровождавшийся криками публики. Грифоны ожили. Еще тридцать секунд. Сквозь занавес пробивались красно-оранжевые отблески. То и дело темноту прорезала яркая вспышка — лазерные эффекты, сопровождающие заклинания архимага. Олмстед снова улыбнулся и кивнул. Хаген почувствовал

прилив адреналина в крови. Один из техников поднялся на мостик у правой дальней кулисы, проверяя, на месте ли маленький робот с лазером. Пол снова содрогнулся — включился комплекс сабвуферов под сценой. Актер посмотрел на часы — час двадцать восемь. Еще несколько вспышек, затем зловещий смех — знак того, что сейчас его выход.

Помощница режиссера махнула рукой.

— Хаген! Давай!

Глубоко вздохнув, актер крепко сжал в руке меч, поднял щит и тяжело шагнул вперед. Помощница режиссера подняла большой палец. Рабочий раздвинул занавес, в складках которого клубились облака пахнущего порохом дыма. А потом он оказался на сцене.

Он выполнял этот трюк уже, наверное, раз триста. Но сегодня, в свой последний рабочий день, он попытался взглянуть на происходящее по-новому, запечатлев в памяти, каково это — на взгляд, слух и запах — находиться на сцене в Башне грифонов.

Со всех сторон на него обрушились звуки — крики публики, рык разъяренных грифонов, крадущихся по сцене, громкий треск магических стрел. Хаген шагнул в лучи прожекторов, и туман рассеялся. Зрители приветствовали его новыми радостными возгласами.

Сцена представляла собой прямоугольный внутренний двор замка, окруженный стенами высотой в восемь этажей. Пахло плесенью и сырым камнем. Высоко на стенах висели горящие факелы и жаровни. Воздух казался живым из-за ослепительных вспышек. Над головой снова хрипло расхохотался архимаг, швыряя огненные шары в перепуганных королеву и принца-регента. Один из шаров ударился в дальнюю стену башни; массивный кусок каменной кладки с грохотом раскололся и обрушился на зрителей, подвешенный на невидимых тросах, в последнее мгновение отклонившись в сторону. Послышались восхищенные возгласы.

На сцене разъяренный грифон терзал несчастного Олмстеда, как и предполагалось по сценарию. Взмахнув мечом над головой, Хаген бросился в атаку. Одно из чудовищ повернулось к нему, и его механические глаза сверкнули красным. Следя за тем, чтобы грифон оставался между ним и зрителями, Хаген нанес могучий удар мечом, промахнувшись дюймов на шесть. За кулисами рабочий нажал кнопку на пульте, и зверь, дернувшись, рухнул наземь, изрыгая из пасти дым. Все выглядело весьма реалистично, и публика разразилась аплодисментами.

Перепрыгнув через тело павшего щитоносца, Хаген устремился к королеве, по пути расправившись со вторым грифоном. Внутри доспехов уже становилось жарко. Пот стекал по его лбу. В передней части сцены, скрытые позади рампы, были установлены маленькие мониторы, показывавшие актеров так, как их видели зрители. Хаген приучился постоянно за ними следить.

Хотя его роль продолжалась всего две минуты, среди дыма и вспышек лазеров легко потерять ориентацию.

Он шагнул вперед, встав перед королевой и повернув щит в сторону мага.

— Злодей! — крикнул он. — Во имя Господа, оставь свою алхимию!

Колдун снова зловеще расхохотался, собираясь с силами для очередного заклинания. Огни мигнули, сцена содрогнулась — опять включились сабвуферы. Актер бросил взгляд сквозь забрало на мониторы, удостоверившись, что стоит вполоборота к зрителям. Когда Мимантеус применит магию, луч лазера ударит в шлем рыцаря, а затем, отразившись от него, начнет дико плясать по сцене, вызывая новые взрывы. Асам герой упадет, раскинув руки, став жертвой жестокого архимага. Публике очень нравилась эта сцена, и Хаген хотел, чтобы в последний день у него все получилось как никогда лучше.

Послышался пронзительный свист; колдун поднял руки, и из его растопыренных пальцев ударил голубой луч. Хаген не отводил взгляда от монитора. Никогда не надоедало подобное зрелище.

Но на этот раз все выглядело иначе. Луч не отразился от его шлема, сверкая в облаке дыма. Вместо этого лазер пронзил шлем и прошел прямо сквозь голову Хагена, выйдя с другой стороны и прочертив прямую линию до левой кулисы. На мониторе казалось, будто его щеки проткнула светящаяся игла. Толпа одобрительно взревела.

Но актер этого не слышал. Боли он почти не ощутил — лишь невыносимый жар и давление внутри черепа, которое все нарастало, и наконец его чувства отказали одно за другим и он тяжело рухнул на сцену.

Несколько мгновений спустя упал занавес — под оглушительную канонаду фейерверков, которые взорвались под крышей башни, отбрасывая разноцветный узор на зрителей. Их эхо почти сразу же заглушили аплодисменты и одобрительные возгласы публики, в едином порыве поднявшейся на ноги.

За кулисами шла лихорадочная деятельность. Актеры спешили в сторону гримерных, жестами поздравляя друг друга; художники быстро проверяли костюмы на предмет повреждений; инженеры начали устанавливать декорации для следующего представления. Никто не обращал внимания на овации за занавесом. Специалист по фейерверкам взглянул на измеритель уровня шума и сделал несколько заметок в блокноте. В дальнем углу один из наставников ругал трубача, мальчишку лет десяти, за то, что тот неправильно держал трубу. Лишь Роджер Хаген продолжал неподвижно лежать лицом вниз на досках сцены.

К нему не спеша подошел Олмстед, его щитоносец.

— Эй, хватит валяться на работе, — ухмыльнулся он, толкая Хагена ногой в сапоге.

Актер не пошевелился. Кривая ухмылка Олмстеда стала шире.

— И что это значит? — спросил он. — «Оскара» получить хочешь?

Ответа снова не последовало, и улыбка начала исчезать с его лица.

— Эй, Роджер, в чем дело? — спросил щитоносец, приседая рядом с неподвижным рыцарем и слегка встряхивая его за плечо.