Утреннее сияние
Шрифт:
– Элла, – кричу я. – Элла, мама здесь!
Вдоль дороги проезжает еще одна полицейская машина. Из нее выходит полицейский и преграждает мне путь.
– Мэм, – говорит он, – туда нельзя.
– Но там моя дочь! – кричу я. – Это моя… – Но затем я вижу микроавтобус с огромной дырой в боку. Вся дорога перед ним залита кровью. Мужчина в порванной рубашке склоняется над женщиной, которая истошно кричит, пытаясь заглянуть в «Скорую».
– Моя малышка, –
Я отхожу в сторону. Страх и ужас обуревают меня, но в то же время я испытываю облегчение. Мое сердце наполняется сочувствием к этой матери, чье дитя борется за жизнь, и в то же время теперь я знаю, что моя девочка сидит в целости и сохранности позади папы в машине.
И тут я слышу, как в сумке звонит телефон. Это Джеймс.
– Привет, – говорю я со вздохом облегчения.
– Ты где? Я слышу какой-то шум в трубке.
– Здесь произошла авария, – говорю я. – Мне показалось, что вы пострадали, и я побежала туда, чтобы проверить. О, Джеймс, мне так страшно!
– Дорогая, не беспокойся о нас. Мы только что доехали до ресторана. Элла заказала гамбургер с сыром.
– Гамбургер с сыром, – повторяю я, и эти слова тут же успокаивают меня. – Джеймс, я подумала…
– Эй, что с тобой? – говорит он. – Все прекрасно, милая. Пожалуйста, не беспокойся. – Я слышу веселый голосок Эллы. Как мне хочется быть сейчас там и сидеть рядом с ней! – Я подумал, может, после того как мы вернемся, ты сможешь взять небольшой отпуск или просто уговоришь редактора не заваливать тебя таким количеством заданий. – Он ненадолго замолчал. – Если ты сама захочешь, конечно. Тебе решать, я вовсе не хочу давить на тебя. Просто, понимаешь, мы по тебе очень скучаем.
Я глубоко вздыхаю и медленно, осторожно выдыхаю. В трубке слышится смех Эллы, которую явно что-то развеселило.
– Ты прав, – говорю я. И с моим мужем действительно нельзя не согласиться. Что-то надо менять в нашей жизни.
Прошло уже больше часа. Я переплыла через озеро, а потом вернулась, едва избежав столкновения с гидропланом. Теперь я качалась на волнах, рассматривая ставший моим пристанищем плавучий домик и прилегающий причал. Надо сказать, этот причал не блистал изысканностью по сравнению с соседними. Большая часть двухэтажных домиков у соседних причалов были гораздо новее и отличались более сложной конструкцией, чем дома на Лодочной улице. И в то же время эти современные постройки с их выверенной архитектурой и безупречной отделкой казались более чопорными и какими-то холодными, неуютными.
Вдалеке я заметила Алекса. Он махал мне рукой со своей палубы. Я улыбнулась и направила свое суденышко к его причалу.
– Привет, – сказала я, вручая ему жилетку. – Прошу прощения, если она слегка намокла.
– Рад, что она пригодилась в качестве подушки, – с лукавой улыбкой произнес он. – Не хочешь ненадолго зайти? Могу угостить бутербродами трехдневной давности. И еще у меня вроде бы где-то в холодильнике завалялась тайская лапша. А уж плесень с нее мы как-нибудь
– От твоих слов у меня прямо-таки аппетит разыгрался, – рассмеялась я.
Он помог мне привязать каяк, а потом протянул руку, чтобы помочь выбраться. Это было очень кстати, потому что я едва не потеряла равновесие. Алекс поддержал меня за талию, разумеется, только для того, чтобы я не упала в озеро.
– Прости, – сказала я, обретая шаткое равновесие на палубе. Я расстегнула спасательный жилет и осмотрела джинсы. Они слегка намокли, но, слава богу, не насквозь.
– Ну и как впечатления от трехчасового плавания? – поинтересовался он.
– Это просто непередаваемо. На том берегу совершенно роскошные плавучие дома. Я удивлена. Один из них похож чуть ли не на итальянскую виллу… вот только это как-то странно выглядит.
Алекс кивнул.
– Дома на новых причалах совсем другие, чем наши. Они напоминают безвкусные замки на старых баржах. – Он пожал плечами. – Выбиваются из общего стиля. Дома в нашем сообществе были построены небогатыми художниками, представителями богемы. Пятьдесят лет назад можно было купить плавучий домик всего за пятьсот долларов. А теперь надо быть миллионером, чтобы позволить себе поселиться на большинстве здешних причалов. Спрашивается, где справедливость?
Я кивнула, восхищаясь его наивным идеализмом. Я сама успела много чего прочитать об истории создания этого сообщества и была немало удивлена, когда узнала, что его истоки были весьма скромными в финансовом отношении. Например, в конце XIX века плавучие дома на озере Юнион представляли собой лишь ветхие лачуги на баржах, в которых обитали бедные рабочие, в основном лесорубы, с семьями. На одном из причалов даже был салун, а рядом с ним – бордель.
– Расскажите о себе, – сказала я, решившись наконец удовлетворить свое любопытство в отношении прошлого Алекса. – Вы всегда жили в Сиэтле?
– Нет, – ответил он. – Я вырос в Орегоне на ферме. Мои родители переехали сюда, когда мне было четыре года.
– Вот как? А что вы там выращивали?
– Хмель, – ответил он. – Для производства пива.
Я улыбнулась.
– Значит, ваши родители любили повеселиться?
– Можно сказать и так. – Я живо представила маленького Алекса в комбинезоне, бегающего по зеленым полям…
– А как насчет вас?
– Я выросла в Канзас-сити, – отвечала я. – То есть в его тихом пригороде. Ну, вы знаете, походы в церковь каждое воскресенье и все такое прочее.
– И что, до сих пор ходите?
– Куда? В церковь?
До несчастного случая мы обычно посещали церковь всей семьей, но теперь я категорически отказывалась признавать Бога, который мог вот так, одним махом, забрать жизни двух прекрасных людей.
– Когда-то я даже молилась, – ответила я. – Но не уверена, что снова обрету веру.
– Я хожу в церковь Святого Марка, – сказал он. – Она вон там, на холме. У них чудесный хор. Иногда я даже не слушаю проповедь, а просто сижу на скамье и размышляю. Мне кажется, чувство сопричастности к религии дарит успокоение. Вы согласны?
– Да. – Его слова затронули какие-то неведомые струны в глубине моей души. Может быть, потому я так долго не была ни к чему привязана, а просто бесцельно плыла по течению, что мне остро не хватало чувства сопричастности к чему-то важному.