Утро без рассвета. Книга 3
Шрифт:
— Я никому не давал паспорт.
— Тогда объясните, зачем летали на материк?
— Не ле тал .
— Но ведь билет не сдан. Он использован. И не говорите, что вы его потеряли. С билетом, но без паспорта пассажира не подпустят к самолету. Ни вас, ни любого другого.
— Никакого билета я не брал!
— Вот протокол опознания вашей личности по фотографии дежурившим в это время в комнате милиции сотрудником.
— Ну и что, он мог спутать меня.
— Опознала вас и кассир, продавшая билет. Тем более, что вы, кажется, приглашали ее на этот вечер в ресторан. Но потом не пришли по забывчивости. А она помнила. Потому спутать
— Женщин я люблю, что скрывать. Они — моя слабость. Но кто из мужчин не терял из-за них голову? Все мы — немного их жертвы.
— Да, но по вашему билету вылетал мужчина. И голову вы потеряли на этот раз не из-за женщины. Не они тому виною.
— Ох, и въедливый вы человек, право. Какой-то дом! Да, у меня на материке отцовский дом действительно был. Продал я его. Как единственный наследник. Поскольку жить в Астрахани не собирался.
— Да, дом действительно был. Вы его продали десять лет назад. А новый — в прошлом году. И, если б не он, не пришлось бы паспортом откупаться. Насел Беник. Шантажировать стал.
— От него никакими уговорами не отделаешься. Но паспорта я ему не отдавал.
— А чем откупились? — не отставал Яро во й.
— Не откупился. Пригрозил. Он и отстал.
— А с чем прис т авал?
— Да со всякой чепухой.
— Какою именно?
— Просил, чтоб я его на несколько дней… забыл.
— Как — это?
— Ну забыл, вроде его у меня и не было.
— Зачем?
— Бабу завел.
— Где?
— Их у него, как у кота в марте. Не счесть. Кобель редкий. Какую не лапал? Всех! И откуда столько прыти! Не молодой уже, а на всех его хватает.
— А ради какой забыть просил?
— Мало ль у него красоток? Если их всех, его краль, в ряд поставить, он по ним в Москву мог спокойно дойти. С самого Сахалина. Что ни ночь, то новую бабу по камышам тискает. Всех, девок в селе перепортил. Не мужик — черт. Откуда столько силы, берется? За ночь по три-четыре штуки имеет. Прямо зависть берет, — наглел Свиридов, выйдя на менее опасную, как ему казалось, тему.
— Ну, а почему «забыть», да еще на несколько дней? — напомнил Яровой.
— А черт его знает.
— Ладно, Свиридов, давайте по порядку. Когда он вам сказал, чтоб вы его забыли на несколько дней?
— Зимою.
— А конкретнее?
— В феврале.
— Причину как объяснил?
— Так понятно и без слов. У него, у шельмы, одно на уме — баб потискать. Говорят, что у некоторых баб бывает половое бешенство, так вот у Беньки оно — на сто раз помноженное.
— Ну, а почему на несколько дней?
— Видать, какая-то несговорчивая попалась. Он и решил обломать.
— Ладно, хватит сальничать, — поморщился Яровой и спросил: — Что вы ему на это ответили?
— Пригрозил.
— Чем?
— Сообщить куда следует.
— А он?
— Отстал.
— А билет? Вы кому его удружили?
— Не знаю, о чем вы это, не покупал я билет в аэропорту нынче. Не ездил никуда. Никакого паспорта никому не отдавал. Зачем мне рисковать своим положением? Ведь я не молод, чтоб на такое пойти, а потом начинать все сначала.
— Страх заставил. Страх быть изобличенным во всех махинациях, вот и согласились. Деваться некуда стало. А Беник — клещ не только со своими, а и вас крепко в руках держал. Все время вы под напряжением жили. Так все ж, как вы согласились отдать паспорт свой? Под процент, под молчание или за услугу?
— Как вы смеете меня оскорблять?
—
Свиридов, изобразив вначале возмущение, вскоре приуныл. А потом сказал, вздохнув:
— Сам последние штаны отдал бы, чтоб от этих поселенцев отделаться.
— Что ж, просто так, за красивые глаза ему свой паспорт отдали?
— На кой черт мне его глаза! Он не баба!
— Понятно и без слов. Ну, так как это случилось? — настаивал Яровой.
— Как? Вы же знаете, жена у него скурвилась. Как говорят, две бляди один грех не поделили. Но тут — дите. Бенька, он хоть и прохвост, и потаскуха, а сына любит. К тому ж — мужик! Его все село жалело. Кто из-за наставленных рогов, кто из солидарности сочувствовал. Мне его, как человеку, жаль было. Да и сказалось это на мужике. Вроде как наполовину умер поначалу. А потом во все тяжкие пустился. Но вскоре одумался. Стал деньги на книжку класть. Для сына. И с бабами всерьез не путался. Все остерегался. Для сына себя берег. А потом как-то подошел ко мне и говорит: «Не могу больше так жить. Надо сына пристроить. В надежные руки. Не могу видеть, как он с этой шлюхой за руку ходит. Ну, чему она его научит? Помоги мне! С сыном. Дай я поеду, присмотрю ему надежные руки». Сказал, что у него на материке сестра имеется. Хороший человек. С положением, при должности. Помоги, говорит. Мол, под опеку сестры мальчонку пристроить, надо. Ну, скажите, у вас сердце не дрогнуло бы?
— Вы продолжайте, — сказал Яровой.
— А я вижу, как его бывшая баба, совсем скрутилась. Ребенок — голодный целыми днями. Ни приличного пальто, ни ботинок. Всю зиму без рукавиц. Синий, как цыпленок. Сердце кровью обливается, глядя на него. Ну, и согласился я помочь мужику. Предложил ему вызвать сюда его сестру. Чтоб сама все увидела, своими глазами. И тут на месте все утрясти. Передать ей мальчишку с рук на руки. И делу конец! Хотелось поглядеть — к кому дите попадет. Чтоб из огня, да не в полымя. Но Бенька сказал, что ему надо сначала самому все посмотреть. Разнюхать обстановку. Стоит ли вообще об этом речь заводить. Я его и отпустил. Но не из выгоды! Из жалости. Как к человеку. К мужику! К отцу, в конце концов!
— А что ж сразу-то не сказали?
— Так я ж знаю, что не имел права отпускать поселенца на материк. Да вы, как я вижу, уже и за меня крепенько взялись. Все мое исподнее наружу вывернули. Всех баб, с кем был и не был — допросили. А зачем мне такое удовольствие? Жаль стало. За это готов отвечать. Но в другом — не виноват.
— Когда он вернулся? — спросил следователь. Двадцать
седьмого. А
обещал? Числа тридцатого.
— Что сказал о сестре?
— Что у нее своих двое, а квартира маленькая. И еще, что муж сестры ему не понравился. Уж очень любит выпить. И злой человек, Что холодно и неуютно будет там его сыну. Вот и все. Отпал вариант.
— Ну, а еще какие перемены вы в нем заме — или?
Никаких. Совершенно?
Ручаюсь. А паспорт почему сменить реши — ли? Я ж знаю, что он — кобель.
— Ну и что, а при чем тут документ?
— Мог какой-нибудь показать. Или засветиться где с родней. Или родня, а я ее не знаю, паспорт видела. Начнут всякое думать. Ну, и решил сменить на всякий случай.
— Родни у него нет.
— Как нет?
— Сестра была. И муж у нее был. Да умерли они. Она— на Камчатке. Почти четыре года назад. Двое детей осталось. Это верно. Их чужой человек растит. И Беник прекрасно о том осведомлен. Он гам поселение отбывал. Сестру своими руками хоронил.