Утро черных звезд
Шрифт:
— Подтяжки? Что это такое? — изумился Ит, никогда о таком предмете не слышавший.
— Ладно, обойдемся без подтяжек, — Леон щелкнул пальцами, и его комбинезон превратился в весьма потрепанную рубашку, кое-как заправленную в потасканные брюки с аккуратно заштопанной на коленке дыркой. — Вот примерно так. Добавь портфель — превратишься в государственного служащего. Добавь фуражку с эмблемой — и ты водитель. Добавь форменную куртку — и ты или почтальон, или разносчик. В общем, ничего сложного.
— Ладно, попробую его уломать, — сдался созидающий. — Иди, Леон. Сейчас разбужу, и мы подойдем к вам.
— Вот видишь, все уладилось, — сказал искин, когда Сэфес ушел. — А ты
— Искин, они не плохие, — с горечью покачал головой Ит. — Я и не говорил, что они плохие. Просто очень трудно… когда все вот так. Я раньше жил в мире, в котором все, или почти все, более или менее ясно. А сейчас мир разрушается, и я перестаю понимать то, что не вызывало у меня сомнений раньше. Понимаешь, я не знаю теперь, какого цвета тот кубик на самом деле.
— Ну так никто и не обещал, что будет легко, — справедливо заметил искин. — А кубик белый, не сомневайся.
Когда компания, уже в местной одежде, перешла на катер, Морис и Таенн принялись объяснять детали, необходимые для будущей прогулки. Да, место на редкость красивое, но, по возможности, контакты с людьми следует свести к минимуму. Крайне желательно не выделяться из толпы. Не следует ни с кем заговаривать без необходимости, не нужно показывать, что ты каким-то явлением удивлен и, более того, возмущен. Да, многое из увиденного может показаться странным и неприятным, но это не повод лезть со своим уставом в чужой монастырь. Когда Таенн сказал слово «монастырь», Ит с удивлением вдруг понял, что это слово мало что знакомо ему, оно вдруг вытащило за собой еще один фрагмент воспоминаний. Он сунулся было что-то спросить, но Бард строго посмотрел на него, и созидающий решил пока повременить, тем более, что рассказ дальше стал интереснее.
…Сиур, в котором находится мир, молодой, он из разряда так называемых спонтанных, иллюстрирующий «принцип шести пловцов». Ри поинтересовался, что это за принцип.
Таенн объяснил, что не зонированные миры образуют сиуры самопроизвольно — шесть систем объединяются в сиур, а затем, через все тот же логический узел, встают в противофазу к такому же спонтанному сиуру. Поскольку мир не зонирован, развитие в нем идет медленно, ведь его не «подталкивает» к развитию ничего, кроме собственного ресурса и формирующегося эгрегора. В зонированном сиуре процессы идут иначе, они организованы и ускорены…
— Главное — вовремя это ускорение притормозить, — заметил Морис. — В нужном месте.
— А теперь давай заспорим часика на три, где этому месту положено находиться, — хмыкнул Таенн.
— Так что за пловцы-то? — спросил Ри.
— Дело в том, что планетарная система способна жить и развиваться только в связке, — продолжил объяснение Таенн. — Вне связки она очень быстро погибнет. В Белых зонах, где жизнь только зарождается или находится на низких ступенях развития, идет постоянная перестройка — миры «переподключаются» друг к другу, образуя все новые и новые комбинации, но эта комбинация всегда включает шесть обитаемых миров и шесть же миров в противофазе. Это закон природы. Именно из него получился аксиоматический вывод, что системы способны развиваться и существовать, только опираясь друг на друга.
— Шестеро людей плывут в море и, если один из них устанет, остальные поддержат его, и они смогут продолжить путь, — произнес Морис. Улыбнулся, чуть смущенно.
— Слушайте, а если планеты вообще не зонировать? — вдруг спросил Ри. — Может быть, это и не нужно вовсе? Если они так хорошо самоорганизуются между собой, зачем вообще нужны такие, как вы?
— Если бы было можно не зонировать, никто бы и не зонировал, — развел руками Леон. — В некотором смысле такие, как мы — тоже закон природы. Умеем видеть, что будет дальше.
— Например?
— Ну, например, в какой-нибудь семье рождается мальчик, у которого есть способности к математике, а в какой-нибудь семье рождается девочка, у которой способность к живописи. Умные люди помогут этим детям, обеспечив им нужные условия и дав соответствующее образование. В результате мальчик станет, например, ученым, который создаст что-то полезное для всех людей, а девочка — художницей, которая напишет прекрасные картины. По сути дела, это и есть зонирование. Если не понять, что именно нужно этим детям, бросить их на произвол судьбы, они с большой долей вероятности не станут теми, кем могли бы стать.
— А если мальчик не хочет быть математиком, а хочет стать художником или поэтом? — упрямый Ри с интересом посмотрел на Таенна.
— А ему никто не запретит стать вместо хорошего математика плохим поэтом, — усмехнулся Бард. — Максимум — попробуют объяснить, что потом раскаиваться в неправильном выборе будет уже поздно. Да и то, скорее всего, объяснений не будет. Если перед мальчиком открыты двери лучшего университета и оплачено образование, а мальчик все равно идет в ближайшую подворотню пить пиво с идиотами, ему никто насильно помогать не станет.
Инженер призадумался.
— Ладно, верю, — признал он. — Значит, вы все-таки для чего-то нужны.
— Спасибо, — с издевкой раскланялся Морис. — Мы сумели оправдаться в том, что существуем, хотя бы перед Ри. Это прогресс.
— Я вот только не пойму, если вы такие… нужные и умные, почему вы прячетесь и не афишируете то, что делаете? — подозрительно прищурился инженер. — Если бы вы не ныкались черт-те где, прогресс скорее всего пошел бы быстрее.
— Если бы мы не ныкались, по твоему выражению, этот процесс очень быстро перерос бы во вселенскую свару, — грустно посмотрел на него Леон. — Вот тебе пример. Допустим, мы находим необитаемый мир — а находим мы их довольно часто — который пригоден для использования или людьми, или, например, Нэгаши. Из Сети мы видим, что этот мир находится территориально ближе к Индиго, но при этом он сто крат нужнее Мадженте. Или наоборот, неважно. Ситуация, замечу, весьма распространенная. Мы обращаемся к Официальной службе, и она предлагает этот мир той формации, которой он нужнее, а не той, которой он удобнее. Как ты думаешь, та формация, которой он не достался, сильно этому обрадуется? Вот то-то и оно. И это лишь один из примеров, причем самый безобидный. Случаются другие, гораздо более серьезные. Знай какой-нибудь конклав, что войну, которую он долго и упорно развязывал, исподволь и потихоньку остановили мы — он бы обрадовался этому факту? Ри, ты в самом начале нашего знакомства упрекал нас в том, что мы якобы что-то кому-то недодали — было?
— Было, — кивнул инженер.
— Значит, все понимаешь. Поэтому чем меньше народу знает о нашем существовании, тем лучше. Далеко не все готовы идти на жертвы во имя будущей неизвестно чьей жизни, когда своей всего ничего осталось. Жизнь слишком короткая штука, чтобы позволить осознать важность какого-то поступка в его протяженности по времени, а не сиюминутно, — Леон печально покачал головой. — Знал бы ты, Ри, сколько вокруг Контроля всего наворочено!.. Мы же такие сволочи — причем особенными сволочами мы выглядим в самых что ни на есть продвинутых мирах Мадженты. И мимо умирающего ребенка мы пройдем, и любить мы не умеем, и свободу воли отнимем, и чего только не сделаем. Если мы вообще существуем, разумеется. Нет, это не во всех мирах, конечно, но бывает.