Увлечения доктора Травена
Шрифт:
Поскольку Травен все-таки не мог стоять самостоятельно, Чук и Пью сплели из лиан удобное кресло-гамак. Травен сел между ними, обняв их за шеи. Прежде чем они ушли, он на мгновение пришел в полное сознание. Он хотел посмотреть, берут ли они с собой оба контейнера. А еще он хотел в последний раз взглянуть на Хантантанчерана Сикрита.
В долине все еще была золотая пыль. Оно покрыло остатки руин. Но оно было достаточно низко, чтобы они могли увидеть, что Великого Древа больше нет. Оно исчезло, как будто это тоже было бредом.
Травен еще раз пришел в сознание на обратном пути — когда марсоходы въехали в живую изгородь Лернг Нохта. Он велел водителю подъехать к пагоде. Затем левой рукой он открыл холщовый чемодан и достал тщательно завернутый рулон бумаг. Монах с крысиным лицом почти поднялся с земли перед башней. Травен содрогнулся от отвращения, но взял верх. Не говоря ни слова, он жестом предложил монаху взять рулон с марсохода.
Монах жадно бросился на свиток, разорвал обертку, сорвал скотч. Потом он упал на колени и начал причитать, рыдать, петь, бормотать.
«Он говорит, — перевел Чук, — что молитвы монахов были услышаны». Он говорит, что теперь к тебе придет много хорошего. И что опасности будут далеко.
— Скажи ему, — с усилием прошептал Травен, — чтобы перестал бредить. Я больше не боюсь никаких опасностей. Я не жду ничего хорошего.
«Жизнь человека коротка и непостижима», — ответил монах с крысиным лицом, поднимаясь с колен.
– Никогда не знаешь, что нас ждет через час.
— Мне все равно, — прошипел Травен.
– И пойдем отсюда.
Монах сунул руки в рукава мантии и пристально посмотрел на перевязанную руку Травена.
«Пусть иностранец еще подождет», — сказал он Чуку.
Через мгновение он вернулся с маленькой фарфоровой баночкой в руке.
«Этот бальзам, — сказал он, — лечит все ожоги».
– Откуда он знает, что я обгорел? — спросил Травен сквозь стиснутые зубы.
«Кто смотрит в глаза богам подземного мира, — ответил монах, — тот должен познать укус огня. Если бы не наши молитвы, ты бы сгорел, как сухой куст, иноземец. А теперь разверните ему эту тряпку.
Монах окунул палец в банку, затем прикоснулся им ко лбу. Деликатным, почти незаметным движением он провел несколько раз пальцем по опухшему воспаленному ожогу. Травен не чувствовал боли. Через мгновение его охватило сладостное облегчение и великий покой. Рана, казалось, сразу начала опухать.
«Я отвратил от тебя смерть, иностранец», — сказал монах, закручивая крышку кувшина.
– Семена гибели уже зародились в твоей ране. Теперь с тобой все будет в порядке. Это наша плата за то, что вы держите свое слово. Но я должен вас кое о чем предупредить. Не берите с собой эти столовые приборы. Они могут принести людям величайшее несчастье.
– Откуда он знает, что содержится в этих контейнерах? Откуда они все это знают?
Монах вытащил из складок своего одеяния небольшой золотой конус, подвешенный на пеньковой нити. Он стоял над букетом цветов, растущих в канаве, держа в двух пальцах правой руки отвес.
Через некоторое время пешка начала ритмично вращаться.
«Цветы хороши», — сказал монах.
– Золотое сердце вращается в соответствии с движением Солнца. Теперь посмотрим.
Он подошел к марсоходу и попросил Синга бросить на землю пачку сигарет. Отвес на мгновение качнулся, а затем начал вращаться влево.
– Эта трава вредна, иностранец. Золотое сердце говорит правду. Так что смотри, что ты несешь с собой.
Он подошел к одному из контейнеров из Грота. Отвес резко качнулся, а затем начал вращаться так быстро, что в воздухе виднелась только одна золотая полоса. Круг, который он очерчивал, был около полутора футов в диаметре.
Травен смотрел на сцену прищуренными глазами.
«Хватит этого колдовства», — сказал он.
– Я хочу наконец поспать. Спроси его, Чук, знает ли он что-нибудь еще об этом городе?
Монах покачал головой.
– Мы знаем всё и ничего не знаем. Мы можем читать мысли на расстоянии, знаем прошлое и будущее. Но царство темное, наши мысли не могут проникнуть в него. Мы не знаем, кто их сделал. Мы не знаем, почему он умер.
— В ваших хрониках об этом ничего не сказано?
– Иностранец, есть тайны, которых ты не поймешь.
– Вы не спрашиваете, что случилось с немым?
– Он рассказал нам все.
– Как это? Он мертв!
– Мы можем разговаривать и после земной смерти.
— И что он тебе сказал, если не может говорить?
Нам не нужен язык. Иностранец, еще раз предупреждаю: не бери с собой эту посуду.
– Что в них такого неряшливого?
– Власть и смерть.
– У меня нет сил разгадывать твои загадки. Что это - яд? Эликсир бессмертия? Жидкое небо? Кто и когда приготовил эти блюда? Вы скажете, что им сотни лет, но как они сделаны без швов и стыков?
– Они приходят со звезд.
Травен опустился на сиденье марсохода. Ему надоели все азиатские тайны, жара, боль, джунгли. Он кивнул Сингу. Они отправились в путь. Монах наблюдал за ними, пока марсоходы не исчезли за поворотом.
Когда они миновали последнюю внешнюю стену пагоды, послышался пронзительный насмешливый смех, от которого у них по спине пробежала дрожь.
На выступе стены сидела чудовищная черная обезьяна. Ее почти человеческое лицо раскрылось презрительной, ненавидящей гримасой.
Обратный путь в Бангкок занял целых три дня. Травен то терял сознание, то приходил в сознание, дремал и бредил. Временами он выглядел слабым, но совершенно здоровым; через четверть часа он впал в состояние, напоминающее летаргию.