Уйди скорей и не спеши обратно
Шрифт:
– Ты имеешь в виду… к Коллеге из преисподней?
– Вот именно. Тот обрадовался нежданной удаче и поспешил снабдить Бога своим сырьем. И тогда Бог, отупев после бессонной ночи, неосмотрительно смешал все воедино. Из этой глины Он и слепил Адамберга. Это был поистине необычный день.
– Я этого не знала.
– Об этом пишут во многих хороших книгах, – улыбнулся Данглар.
– Ну и что Бог дал Жану-Батисту?
– Он подарил ему интуицию, мягкость, красоту и гибкость.
– А что дал дьявол?
– Равнодушие,
– Черт!
– Вот именно. Но мы никогда не узнаем, в каких пропорциях в нем все это намешано. Бог легкомысленно все перемешал. И по сей день это остается одной из главных тайн теологии.
– Я не собираюсь в этом копаться, Адриан.
– Правильно, Камилла, потому что всем известно, что перед тем, как создать тебя, Бог продрых семнадцать часов и был в отличной форме. Весь день он прилежно и с упоением собственноручно лепил тебя.
Камилла улыбнулась:
– А ты, Адриан, каким был Бог, когда создавал тебя?
– Вечером Он крепко набрался с приятелями – Рафаилом, Михаилом и Гавриилом. Эту байку мало кто знает.
– Могло получиться нечто потрясающее!
– Нет, после этого у Него руки тряслись. Поэтому я такой и вышел – расплывшийся, несуразный и блеклый.
– Теперь понятно.
– Да, видишь, как все просто.
– Я пойду немного пройдусь, Адриан.
– Может, не надо?
– А ты что предложишь?
– Скрути его.
– Не люблю давить на людей, это не проходит для них бесследно.
– Ты права. Меня однажды самого скрутило.
Камилла кивнула.
– Ты должен мне помочь. Позвони мне завтра, когда он будет на работе. Я зайду домой, сложу вещи.
Камилла взяла третью бутылку и немного отпила.
– Куда ты отправишься?
– Не знаю. Ты знаешь какое-нибудь место?
Данглар указал на свой лоб.
– Да, – усмехнулась Камилла, – но ты-то старый философ, а я далеко не так мудра. Адриан?
– Что?
– Что мне с ним делать?
Камилла протянула руку и показала пушистый комочек. Это и правда оказался котенок.
– Он сегодня увязался за мной. По-моему, он хотел мне помочь. Такой маленький, зато умный и гордый. Я не могу его взять с собой, он такой хрупкий.
– Ты хочешь, чтобы я о нем позаботился?
Данглар поднял котенка за шкирку, осмотрел и растерянно опустил на пол.
– Лучше бы ты осталась, – сказал он, – ему будет тебя не хватать.
– Котенку?
– Адамбергу.
Камилла допила третью бутылку и осторожно поставила ее на стол.
– Нет, – ответила она. – Он и без меня проживет.
Данглар не стал ее уговаривать. После потрясения всегда полезно попутешествовать. Он присмотрит за котенком и будет хранить о ней такое же нежное и прекрасное воспоминание, как сама Камилла, только, разумеется, не такое роскошное.
– Где же ты переночуешь? – спросил он.
Камилла пожала плечами.
– Оставайся здесь, – решил Данглар, – я постелю тебе на кушетке.
– Не беспокойся, Адриан, я так прилягу, не хочу снимать ботинки.
– Почему? Тебе же будет неудобно.
– Ничего. Отныне я буду спать не разуваясь.
– Но они же грязные, – возразил Данглар.
– Лучше быть наготове, независимость важнее.
– Камилла, ты знаешь, что громкие слова еще никого не спасали?
– Да, это я знаю. Глупо, но иногда так и тянет на красивые слова и словечки.
– Ни словами, ни словечками дела не поправить, а уж одиночеством тем паче.
– Тогда чем? – спросила Камилла, снимая ботинки.
– Здравым смыслом.
– Ладно, – ответила она, – придется его себе прикупить.
Камилла вытянулась на кушетке, не закрывая глаз. Данглар пошел в ванную и вернулся с полотенцем и холодной водой.
– Приложи к векам, у тебя глаза опухли.
– Адриан, у Бога еще осталась глина, когда он закончил лепить Жана-Батиста?
– Немножко.
– И что Он с ней сделал?
– Разные хитрые штуки, кожаные подошвы, к примеру. Отличные в носке, только на горке скользят, а от дождя и подавно. Человеку понадобились тысячелетия прежде, чем он додумался приклеить к ним резину.
– На Жана-Батиста резину не приклеишь.
– Чтобы его не заносило? Нет, не получится.
– А что еще, Адриан?
– Да ты знаешь, у него не так уж много глины осталось.
– Так что Он еще слепил?
– Шарики.
– Вот видишь, шарики – это здорово.
Камилла уснула. Данглар подождал полчаса, снял с нее компресс и выключил свет. Потом глядел на девушку, лежащую в темноте. Он отдал бы десять месяцев пива за возможность прикоснуться к ней в те дни, когда Адамберг забывал ее поцеловать. Он взял котенка, поднес к лицу и заглянул ему в глаза.
– Как все по-дурацки, когда такое случается, – сказал Данглар. – Ужасно по-дурацки. А нам с тобой теперь предстоит пожить вместе. Будем ждать, пока она вернется, если вернется. А, Пушок?
Прежде чем лечь спать, он задержался у телефона, раздумывая, не предупредить ли Адамберга. Кого предать, его или Камиллу? И он надолго задумался над этой мрачной дилеммой.
Пока Адамберг поспешно одевался, чтобы догнать Камиллу, девушка с тревогой расспрашивала, как давно он с ней знаком, почему ничего не сказал, спит ли он с ней, любит ли ее, что он думает, зачем он за ней бежит, когда вернется, почему не останется, она ведь не хочет сидеть одна. У Адамберга голова шла кругом, он не знал, что отвечать. Он бросил ее в квартире, зная, что, когда вернется, она все еще будет здесь и забросает его новыми вопросами. А вот с Камиллой все обстояло хуже, потому что Камиллу не тяготило одиночество. Оно так мало страшило ее, что малейшего повода было достаточно, чтобы Камилла пустилась странствовать.