Уйти красиво

Яковлева Елена Викторовна

— Что ж, тогда это только подтверждает версию самоубийства, — опять постучал карандашом по столу Ругин и добавил, точно выстрелил: — Вы знаете, что у нее был рак?

— Что?! — Поздняков невольно привстал со стула. — При вскрытии обнаружилось?

— Это явствует из показаний гражданки Шихт, близкой подруги покойной, — заявил следователь нарочито официальным тоном, в котором Позднякову послышалась скрытая издевка. — Кривцова незадолго до смерти узнала о болезни и поделилась печальной новостью с гражданкой Шихт. При этом она была сильно расстроена,

плакала… Поэтому в ее предчувствии, я думаю, нет ничего сверхъестественного. Знаете, сколько людей с подобным диагнозом, не желая мучительной агонии, добровольно уходят из жизни? Когда, кстати, она высказывала вам свои опасения?

Поздняков почувствовал, что ни с того ни с сего краснеет, словно прыщавый подросток.

— Она заходила ко мне в пятницу вечером и… осталась ночевать… Она не очень хорошо себя чувствовала.

Ругин посмотрел на него с нескрываемым любопытством:

— То есть Кривцова была пьяна.

Язык с трудом ворочался у Позднякова во рту, точно каменный жернов:

— Ну, не то чтобы уж так, скорее она была выпивши.

— Понятно, понятно, — неопределенно заметил следователь и подал ему лист бумаги. — В любом случае все совпадает, потому что именно в пятницу она была в больнице, где и узнала о болезни. Потом заехала в Дом моделей Шихт. Ваш рассказ только подтверждает версию следствия. Запишите, пожалуйста, все, что вы мне рассказали. Вот вам ручка…

Поздняков, словно во сне, хлопнул себя по карману пиджака:

— Спасибо, я всегда ношу с собой это чудесное приспособление.

— Вы очень предусмотрительны, — одобрил его Ругин. — Присядьте к тому столу и все запишите. — Он указал на стол, вплотную придвинутый к пыльному окну, подоконник которого был завален кипами старых скоросшивателей.

В комнатке следственного отдела районного УВД вообще было чрезвычайно тесно. Кроме Ругина, здесь сидел еще один следователь, постарше, с бледным, одутловатым лицом. Он что-то читал, подперев голову рукой, и по лицу его было разлито выражение беспредельной скуки.

Поздняков сел к предложенному столу и принялся писать. Чем дольше он водил ручкой по бумаге, тем яснее понимал, насколько безнадежна его затея. Следователь Ругин не станет разбираться в особенностях психологии Ларисы Кривцовой. Закончив, он молча протянул исписанные страницы, а следователь, даже не просмотрев их для близира, сунул в первый попавшийся скоросшиватель.

— Ну что же, если вспомните еще что-нибудь, приходите. — Его слова можно было понимать так, что Позднякову пора уматывать.

— И все-таки, — начал было Поздняков, — вы все равно должны проверить…

— Конечно, мы и проверяем, — Ругин не скрывал раздражения. — Например, мы уже проверили алиби у всех, с кем она близко общалась. Вы же специалист и знаете, что нужно подождать окончательного заключения экспертизы, а оно будет дней через десять, не раньше.

Это означало полный отбой.

— До свидания, — пробормотал Поздняков, направляясь к двери.

— Счастливо, — напутствовали его

оба следователя в унисон.

Он вышел и задержался на минуту у двери, пытаясь прийти в себя после открытия, сделанного следователем Ругиным. Достал из кармана платок, чтобы вытереть выступивший на лбу пот, и услышал разговор за тонкой стенкой.

— Чего этому старому евнуху нужно? — спросил второй следователь, который все время что-то читал. — Разве дело еще не закрыто?

— Без пяти минут, — подтвердил Ругин, — остались кое-какие формальности. Вот придет заключение экспертизы — и можно закрывать. Надо побыстрее с ним кончать, а то столько «висяков»…

— Ну, а этому что надо? — не унимался его приятель.

— Не могу же я его послать куда подальше? Он сам двадцать пять лет проработал на нашей собачьей должности, — пояснил Ругин.

— Видно, не сильно преуспел. Не иначе у него с твоей покойной писательницей был затяжной роман. Как говорится, седина в бороду, а бес в ребро…

За коротким диалогом уже последовали невнятное хихиканье и шелест бумаг, а Поздняков все еще стоял под дверью, будто прибитый гвоздями к полу. Мимо прошмыгнул чубастый рыжий парень в милицейской форме с сержантскими погонами. Задержался, глянул на Позднякова внимательными серыми глазами:

— Гражданин, вам плохо?

— Где здесь туалет?

— По коридору до конца и налево. Проводить? — участливо осведомился сержант милиции.

— Спасибо, мне не так уж и плохо, просто у вас тут очень душно.

— Мягко сказано, — подтвердил сержант. — Хоть бы кондиционеры поставили, а то как в душегубке.

В туалете стойко пахло куревом и мочой, на подоконнике валялись дохлые мухи. Даже яркое и торжественное июльское солнце, бросающее свои лучи сквозь окно, наполовину замалеванное серой краской, неспособно было разрядить обстановку казенного сиротства.

Поздняков опустил голову под кран, обреченно ожидая, когда, наконец, польется более-менее холодная вода, потом встряхнулся, как бездомная собака, и посмотрел на свое отражение в висящем над раковиной тусклом, старательно засиженном мухами зеркале. Ничего не скажешь, впечатляющее зрелище: физиономия пожилого мужика с плохо выбритым подбородком со следами свежих порезов и сильно выраженными носогубными складками, придающими общему малооптимистичному выражению изрядную долю вселенской скорби.

— Ну что уставился, старый евнух? — спросил свое отражение Поздняков и, не дождавшись ответа, плеснул в зеркало водой из-под крана.

ГЛАВА 4

У платиновой блондинки были такие длинные ноги, что, казалось, туловище, голова и прочие комплектующие прилагались к ним только для проформы. Во всяком случае, лицо ее, плоское, невыразительное, прямо-таки подталкивало к тому, чтобы взгляд непроизвольно соскальзывал вниз, к ее подножию.

— Так и сказать: Поздняков, и больше ничего? — недоуменно переспросила она. — Может, у вас визитка есть?