Уздечка для сварливых
Шрифт:
Чарли кивнул, словно соглашаясь.
– Тогда я удивлен, что вы ничего не слышали в ту ночь, когда миссис Гиллеспи умерла. Она ведь наверняка говорила с убийцей.
Лицо Вайолет залилось краской.
– Она не говорила. И Дункан ничего не слышал. Чарли сделал вид, что не заметил ее смущения.
– А как же вы, миссис Орлофф? Вы что-нибудь слышали?
– О Господи! Это ведь не преступление, но послушать Дункана, так оно и есть. Я выпила глоток-другой виски в тот вечер, совсем немного, уверяю вас. Дункан трезвенник и не одобряет, однако я всегда говорила: что в этом дурного? Матильда пила много лет, причем гораздо больше меня. – Вайолет снова понизила голос. – Я ведь не алкоголик.
– Господи
– Вот именно, – последовал привычный ответ. – Я иногда дремлю перед телевизором, ну и в день смерти Матильды тоже задремала. Неудивительно, ведь я провела целый день в Пуле с сестрой, а в моем возрасте это довольно утомительно. Я уже не так молода, как раньше. Не скрою, я до сих пор мучаюсь вопросом: не звала ли Матильда на помощь? Дункан клянется, что не звала, но он так не любит вмешиваться, что вполне мог бы убедить себя, что Матильда специально шумит, чтобы позлить его.
– Вы помните, во сколько задремали? – спросил Купер, при этом казалось, что состояние поверхности ботинок интересует его больше, чем ответ миссис Орлофф.
– Очень рано, – прошелестела Вайолет. – Мы только поужинали и сели смотреть «Свидание вслепую», а следующее, что я помню, – меня трясет Дункан, мол, я храплю и мешаю ему смотреть «Пару дня». Господи, ну и уставшей я была в тот день. Я пошла спать и проспала как бревно до утра. И все же никак не отделаюсь от чувства, что если бы я не заснула, то могла бы чем-нибудь помочь бедняжке Матильде.
И это было правдой. Чарли показал на дверь:
– Мы можем поговорить с вашим мужем, миссис Орлофф?
– Это необходимо? Он не скажет вам ничего нового, зато будет сердиться весь день.
– Боюсь, необходимо. – С извиняющимся видом он достал из кармана бумагу. – У нас также есть ордер на обыск вашего дома, хотя, уверяю вас, мы будем очень аккуратны. – Инспектор повысил голос: – Бейли! Дженкинз! Ватте! Покажитесь, парни. Нам пора.
Ошарашенная таким поворотом событий, Вайолет кротко отошла в сторону, пока Джонс, Купер и трое полицейских прошли в прихожую. Прячась за их спинами, хозяйка коттеджа с виноватым видом прокралась на кухню.
Маленькие глазки Дункана наблюдали за двумя полицейскими, вошедшими в тесную гостиную, однако он не выразил беспокойства по поводу столь внезапного нарушения его уединения.
– Извините, что не встаю, – произнес Дункан вежливо, – сейчас я не такой подвижный, как раньше. – Он указал им на небольшую двухместную софу. Полицейские осторожно опустились, опасаясь, что она сломается под их весом. – Я уже встречал детектива Купера, однако вас я не знаю, сэр, – сказал он, с интересом изучая Чарли.
– Старший инспектор Джонс.
– Очень приятно.
Чарли склонил голову в коротком приветствии. Как только он увидел толстого, старого человека в огромном кресле, с животом, нависающим над бедрами, словно мясо из разорвавшейся сосисочной оболочки, его обуяли сомнения. Мог ли такой неуклюжий великан совершить столь деликатное убийство? Мог ли он вообще выйти из комнаты, не разбудив жену? Он услышал его свистящие вдохи и выдохи, каждый из которых будто пробивался сквозь удушающее давление плоти, и вспомнил, как Хьюз описал человека, который открыл ключом заднюю дверь: «голос был запыхавшимся, словно у него проблемы с легкими».
– Миссис Гиллеспи догадывалась, что вы знали о ключе под цветочным горшком? – спросил Джонс, не теряя времени на вступление.
Дункан выглядел удивленным.
– Я вас не понимаю, инспектор.
– Не важно. У нас есть свидетель, который может опознать вас. Он был там,
Дункан только улыбнулся и замотал своими толстыми щеками в знак отрицания.
– Куда входил?
Наверху послышался звук от передвигаемой мебели, и взгляд Дункана переместился на потолок.
– Что здесь происходит?
Чарли достал ордер и показал ему.
– Мы обыскиваем помещение в поисках дневников миссис Гиллеспи или, что более вероятно, их остатков. У нас есть основания предполагать, что вы украли их из библиотеки «Кедрового дома».
– Как странно.
– Вы это отрицаете? Он усмехнулся:
– Конечно, отрицаю. Я даже не знал, что Матильда вела дневники.
Чарли сменил тактику.
– Почему вы не сказали сержанту, что мисс Рут Лассель была в «Кедровом доме» в день убийства? Или о том, что миссис Джейн Марриотт поссорилась с миссис Гиллеспи утром того же дня?
– Как я мог рассказать ему то, чего сам не знал?
– Если вы были здесь, мистер Орлофф, то не могли этого не знать. Джейн Марриотт описывает свою встречу с миссис Гиллеспи как шумную ссору, а Рут утверждает, что звонила в дверь, потому что оставила ключи в школе.
– Меня здесь не было, инспектор, – ответил он любезно. – Я воспользовался тем, что жена уехала в Пул, и отправился в длительную прогулку.
Возле двери послышался шумный вздох.
– Дункан! – воскликнула Вайолет. – Как ты можешь врать! Ты никогда не ходишь на прогулки. – Она вплыла в комнату, словно маленькая лодка под парусом. – И не подумай, что я не знаю, почему ты врешь. Тебе просто лень помогать полиции в расследовании. Конечно, он был здесь, и, конечно, он должен был слышать Джейн и Рут. Мы всегда слышали Рут, когда она возвращалась. Она не могла находиться в одной комнате с бабушкой и не спорить, как, впрочем, и со своей матерью. И не ее в том вина. Бедный ребенок нуждается в любви, но ни Матильда, ни Джоанна не были способны на это чувство. Матильда испытывала привязанность лишь к Блейкни, ну, вы знаете, к художнику и его жене. С ними она смеялась, и, я думаю, она даже раздевалась перед ним. Я слышала ее в спальне, когда она, такая стеснительная и глупая, говорила что-то вроде: «Неплохо для старухи, а?» или «Раньше я была красивой. Мужчины ссорились из-за меня». И это правда. Даже Дункан любил ее, когда мы все были молодыми. Сейчас он это отрицает, конечно, но я знала. Все девушки знают, когда они не на первом месте. Матильду было тяжело завоевать, а для них в этом заключался вызов.
Вайолет замолчала, переводя дыхание, и до Купера донесся запах виски. Он даже посочувствовал этой маленькой женщине, всю жизнь прожившей в тени Матильды Гиллеспи.
– Правда, это не имеет значения, – продолжала она. – Ничто не имеет большого значения. Кроме того, прошли годы, как он потерял к ней интерес. Нельзя продолжать любить кого-то, кто все время грубит, а Матильда грубила всегда. Она считала это забавным. Говорила ужасные вещи и смеялась. Мне было ее жалко. Ей следовало что-то сделать со своей жизнью, что-то интересное, однако у нее не получилось, и она обозлилась. – Вайолет злобно посмотрела на мужа. – Я знаю, она дразнила тебя, Дункан, называла мистером Жабой, однако это не причина, чтобы отказывать полиции в помощи. Убийство нельзя оправдать. И особенно непростительно было надевать ей на голову ужасную «уздечку для сварливых». Ведь ты был очень расстроен, когда она надела ее на тебя. – Она опять повернулась к Чарли: – Это была одна из ее ужасных шуток. Матильда сказала, что единственный способ для Дункана похудеть – это попридержать ему язык. Поэтому однажды она подкралась к нему, когда он спал в саду с открытым ртом, и надела эту ужасную ржавую штуку ему на голову. Он чуть не умер от шока.