Шрифт:
Виктор Попов
УЗЕЛОК
1
Первой на призывы деда Ермолая откликнулась бабка Сосипатрова, которая жила в доме на ветер, как раз напротив магазина. Вначале она чуть приоткрыла тяжелую лиственничную дверь, накрест перехлестнутую массивными железными полосами, высунула аккуратно забранную строгим черным полушалком голову и повертела сю из стороны в сторону. Справа улица была пуста, а слева, около груды ящиков, прислоненных к торцу магазинного помещения, ворочалось что-то бесформенное, которое басовитым голосом деда Ермолая надсадно кричало:
– Стой! Держи их! Держи-и-и!
Поняв, что произошло
– Ты жив, Ермоша?
– Жи-ив... Держи-и-и!
– Держи-и-и!
– в лад Ермолаю подхватила бабка и теперь уже без опаски подошла к деду вплотную. Увидев, что он связан по рукам и ногам, она пробормотала:
"Ах ты, батюшки, грех-то какой" - и, приподнявшись на цыпочки, зычно заголосила:
– Кар-ра-у-ул!
Захлопали двери, и вскоре около деда Ермолая и бабки Сосипатровой образовался гомонящий людской круг, которыи почтительно замолчал и раздался, когда к месту происшествия подбежал, на ходу поправляя пистолетную кобуру, участковый инспектор младший лейтенант милиции Урвачев. От роду Урвачеву было двадцать три года, по держался он солидно и поэтому сельчане, за глаза звавшие его Колькой-милиционером, в глаза величали не иначе как Николаем Степановичем. Вот и сейчас, стоило ему только появиться, как колхозный скотник Матвей Кожемякин, который только минуту тому рассудительно толковал о том, что надо звать Кольку-милиционера, удовлетворенно засвидетельствовал:
– Николай Степанович точно на месте! Как всегда!
Матвей, когда бывал в подпитии, временами проявлял свой буйный характер, и его жена в таких случаях прибегала к помощи участкового. Поэтому у Матвея были все основания приметить точность стража сельского порядка.
В ответ на свидетельство скотника Николай Степанович строго взглянул на него и, предупреждая дальнейшую фамильярность, погрозил пальцем.
После этого Николай Степанович машинально отвел с запястья манжетку и взглянул на часы. Яркая лампочка, привинченная над магазинной дверью, высветила точное время: пять минут третьего. "В протоколе укажу - три минуты", - подумал Николай Степанович.
Сам он был участковым недавним, но из рассказов сослуживцев вынес впечатление, что начальство к круглым цифрам относится с сомнением.
Личного подтверждения такому впечатлению у него не было, ибо в сельской местности, как известно, случаи сами по себе довольно редки, и почти любой участковый их годовое количество наверняка уложит на пальцах одной руки. Это если говорить о случаях серьезных. Что же касается семейных междоусобиц или соседских неурядиц, которые начинаются, как правило, с пьяных счетов и кончаются более или менее крупным рукоприкладством, такое, чего там скрывать, встречается не реже, чем в городе. Различие только в отношении к подобным случаям. Городское население, как правило, вмешивает в межсоседские конфликты товарищеские суды либо милицию, сельское же, в основном, полагается на местную Советскую власть. Ратоборствующие стороны отряжают к депутату, а то и к самому председателю Совета шумные делегации, и полномочные представители власти ликвидируют очаги бражных неурядиц средствами, служащими всеобщему удовольствию.
Участок Урвачева в смысле преступлений был одним из благополучных. За все время пребывания на посту инспектора участка, в который, кроме деревни Клунниково, где происходят описываемые события, входили деревни Чириково, Макариха, Журавлиха, а также Веселова заимка, Николай Степанович Урвачев составил всего лишь три протокола, заметным из коих был один - о краже у свинарки Лидии Андреевны Тихоновой годовалого бычка по прозвищу Быня, два же остальных касались хмельных семейных стычек с взаимными оскорблениями действием и после супружеских примирений дальнейшего хода не получили.
В ходе следствия по делу о бычке было установлено, что злоумышленники в Сухом логу оставили от Быни только рожки да ножки. Мясо и шкура исчезли в неустановленном направлении на грузовой автомашине марки ГАЗ-51. Неизвестно, сколько бы пришлось следствию заниматься бычком, не проболтайся по пьяной лавочке Федька по прозвищу Свиристок. Федьку посадили, его дружка, шофера совхоза "Еловский", Петьку Ведепяпина тоже посадили, и на одном из районных совещаний начальство одобрительно подчеркнуло, что младший лейтенант Урвачев на своем участке добился стопроцентной раскрываемости преступлений.
Делясь опытом, Урвачев подчеркнул важность профилактической работы и заверил руководство, что приложит все силы.
Честно говоря, сил ему прикладывать было не к чему, и жизнь образцового блюстителя порядка протекала в некотором роде даже и однообразно. С одной стороны, это было хорошо, потому что без лишних треволнений Урвачев мог заниматься домашним хозяйством и повышением своего общеобразовательного уровня, то есть продолжать заочную учебу в Свердловском юридическом институте, а с другой стороны, в определенной мере, тяготило. Недаром ведь говорится, что плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Урвачев вполне разделял мнение начальства, что солдат он образцовый и поэтому будущее свое генеральство под сомнение не ставил. Но генералом он видел себя боевым, а не чиновным и поэтому тихую жизнь считал вроде бы трамплином, который перебросит его в радужное будущее.
Ведь разные бывают случайности. Убийство?.. Нет, трагедия его не интересовала. Не потому, что он боялся крови и был слаб в коленках. Если что случится такое, он и здесь объявит себя, если головоломная кража...
На пятьдесят, на сорок... на двадцать тысяч рублей...
Государство ничем не рискует: стараниями Николая Урвачева деньги в государственное обращение вернутся в самом скором времени... Но сам процесс раскрытия...
плюс высшее юридическое... это, согласитесь, вещь. Ради этого стоит жить!
И - ВОТ ОНО!
Все время, пока одевался и торопился к месту происшествия, у него не выходило из головы слово убийство. Ведь тот, кто колотил в дверь, так и прокричал:
– Николай Степанович, магазин обокрали. Сторожа деда Ермолая зарезали!
Однако оказалось, что дед жив. Когда Урвачев оказался в центре расступившегося люда, первое, что он услышал, было сношение деда с господом. Извиваясь и подпрыгивая на боку, дед чередовал бога и его угодников со словами, которые свидетельствовали о бедности его языка. После каждой его фразы бабка Сосипатрова охала и мелко крестилась.