Ужас приходит в полнолуние
Шрифт:
Николай Сергеевич не глядя сунул чучело назад, где его подхватила Наталья Алексеевна. Мягко расцепил потные ладошки братьев, взял их за руки, и они втроем не торопясь поднялись по ступеням в дышащее стариной каменное здание.
Как ни странно, братья легко и быстро прижились в доме. Почему? Кто знает. То ли возраст у них был подходящий, то ли вдвоем вообще проще жить в детдоме. Братья горой стояли друг за друга в любых передрягах и никому не давали себя в обиду, невзирая на количество и возраст обидчиков. А может, повлияло
Или просто подействовала необычная для детдома атмосфера тепла и доброжелательности. Так или иначе, но прошло совсем немного времени, и двойняшки спокойно зажили под сводами старого барского имения, постепенно забывая о прошлой жизни и страшных вещах, которые в ней произошли.
Только во снах, которые год от года появлялись все реже и реже, им являлась улыбающаяся бабушка Ира, уютная московская квартирка на Сивцевом Вражке, дворовые приятели и котлеты, которые бабушка обязательно приправляла чесноком.
Ни мама, ни отец братьям никогда не снились. Они их просто не могли помнить. Мама Катя и папа Алеша существовали только на нескольких черно-белых любительских фотографиях. И вообще братья знали о них понаслышке, по скупым бабушкиным рассказам.
Бабушки больше не было, следовательно — не было и рассказов. А вот фотографии братьям удалось забрать из бабушкиной квартиры, и теперь они хранились на дне их чемоданов, надолго спрятанных в кладовой детдома. В детдоме не принято выставлять напоказ свою прошлую жизнь, и братья сразу же это инстинктивно поняли.
Поняли и приняли правила этой игры.
Глава 8. НЕЧЕЛОВЕК
Впервые ЭТО пришло к нему теплым, свежим майским полднем, незадолго до их с братом десятилетия.
Вместе с еще двумя мальчишками они забрались в один из самых глухих уголков детдомовского парка.
Они играли в старинную, правда слегка измененную игру — «казаки-разбойники», которая у них в детдоме называлась «сыгрануть в Чапаева». Мальчишки разделились на «красных» и «белых». Ему выпал жребий быть красным, чапаевцем.
Брат в игре не участвовал. В тот день он остался в доме — простыл накануне, перекупавшись в пруду. Поднялась температура, и детдомовский врач — Наталья Алексеевна — велела ему денька два полежать в постели.
Затаившись на склоне пригорка, в густых кустах жимолости, они ждали, когда появятся гнавшиеся за ними «белые». И «белые» появились. Но совсем не оттуда, откуда они их ждали. Они бесшумно подкрались сзади, навалились и быстренько скрутили троих чапаевцев. Еще бы — «белых» было в несколько раз больше.
После того как враги вытащили из кустов троих лопухнувшихся чапаевцев и поставили их на колени, крепко держа за руки, заведенные за спины, к пленникам подошел командир беляков — четырнадцатилетний, не по возрасту рослый, рыжий мальчишка по фамилии Головкин. Но по фамилии или имени — Владимир — его звали одни воспитатели да Николай Сергеевич. Воспитанники же — только по прозвищу: Головня. Другого он не признавал. Но сейчас мальчишки-беляки обращались к нему почтительно: «Ваше превосходительство».
Итак, он подошел к пленным и сквозь дырку в передних зубах презрительно выпустил им под ноги длинную струйку слюны. Это должно было означать презрение к жалким недоумкам, так глупо попавшимся в плен. Головня холодно осведомился, где они прячут свое большевистское знамя и в каком месте находится их поганый штаб.
Пленники молчали.
Его превосходительство повторил вопрос и не услышал ответа. Тогда Головня снова цыкнул слюной и небрежно объявил, что если они не расскажут все без утайки, то их будут страшно пытать.
И опять пленники ничего не ответили.
Командир беляков кивнул, и двое его казачков, оберегая руки рукавами рубашек, быстро нарвали сочной крапивы, которой на склонах пригорка росло в избытке. Командир осторожно взял в правую руку крапивный букет. Дотронулся им до оголенного предплечья левой и тут же отдернул. Подул на вмиг покрасневшую кожу и вернул крапиву казачку. После этого хладнокровно велел спустить штаны первому краснопузому.
Так распорядилась судьба, что выбор пал именно на него. Внутри все похолодело, когда он почувствовал, как его ловко опрокинули лицом вниз в одуряюще пахнущую скорым летом молодую траву и прижали к земле, по-прежнему крепко держа заломленные назад руки. В ноздри ударил близкий, сладкий запах земли и терпкий — смятой травы. Над головой раздался дружный злорадный смех, и чьи-то цепкие, но неумелые пальцы подлезли вниз, нащупали и стали расстегивать металлическую пуговку на поясе его брюк.
Ему казалось, что это происходит во сне. Что этого не может быть на самом деле.
Но это был отнюдь не сон.
— Всыпьте ему как следует, братцы-казаки, — услышал он доносящийся откуда-то сверху, от теплого майского неба надменный голос главного беляка Головни. — Тогда быстро разговорится, сволочь краснопузая.
— Слушаюсь, ваше превосходительство! — бодро гаркнул в ответ кто-то невидимый.
И снова раздался издевательский смех.
Он ощутил ни с чем не сравнимый ужас оттого, что был совсем беспомощен, что сейчас они могли сделать с ним все, что им взбредет в голову.
И тогда к нему пришло ЭТО.
Он почувствовал, как внутри него из кристально прозрачной точки вырастает, охватывая все его существо, непонятный холодный огонь. По телу пробежала короткая дрожь, кожа покрылась мелкими пупырышками, и волосы на затылке стали приподниматься. В жилы откуда-то изнутри влилась странная, горячая сила, от которой, казалось, руки и ноги стали удлиняться, вытягиваться. Во рту появилось непонятное ощущение — зубы враз занемели, словно он откусил слишком большой кусок пломбирного мороженого за девятнадцать копеек. И он с удивлением ощутил, быстро проведя кончиком языка по верхним резцам, что зубы у него истончились, словно заострившись в одно короткое мгновение.