Ужас в Дептфорде
Шрифт:
В это время мы проезжали перекресток двух оживленных улиц, где над газовым фонарем мерцали золотистые шары ломбарда. Холмс выпрыгнул из кэба, спустя несколько минут возвратился назад, и мы продолжали наше путешествие.
– Какое счастье, что мы еще в Сити, – усмехнулся он, – ибо я думаю, что едва ли в ломбардах Ист-Энда можно найти клюшки для гольфа.
– О, небеса… – начал я и сразу замолк, взглянув на тяжелую клюшку, которую Холмс бросил мне в руки. Первые смутные тени чего-то неопределенного и зловещего возникли в моем сознании…
– У нас в запасе еще много времени! – воскликнул Холмс, глядя на часы. – Неплохо бы зайти в первый попавшийся трактор и закусить.
Часы на церкви святого Николаса пробили десять, когда мы снова очутились в саду Уилсонов, пропитанном затхлым запахом сырости. Сквозь туман еле пробивался слабый свет из верхних окон, который нарушал мрачную темноту дома.
– Это комната мисс Уилсон, – заметил Холмс. – Будем надеяться, что горсть гравия, брошенная в окно, разбудит ее, не потревожив остальных обитателей дома.
Мгновением позже до нас донесся скрип открывающегося окна.
– Кто там? – спросил дрожащий голос.
– Это Шерлок Холмс, – ответил тихо мой друг. – Я должен немедленно поговорить с вами, мисс Уилсон. Есть ли здесь боковая дверь?
– Вон там в стене, слева от вас. Но что случилось?
– Пожалуйста, спуститесь побыстрее вниз. Ни слова вашему дяде.
Мы пробирались вдоль стены и достигли двери в тот момент, когда она отворилась, чтобы выпустить молодую хозяйку. Она была в халате, а ее волосы в беспорядке падали на плечи. Мисс Уилсон испуганно глядела на нас при свете свечи, которую она держала в трясущейся руке, а тени плясали и дрожали на стене позади нее.
– Что это значит, мистер Холмс? – спросила она, задыхаясь от волнения.
– Все будет хорошо, если вы выполните мои указания, – спокойно ответил мой друг. – Где ваш дядя?
– Он у себя в комнате.
– Вот и хорошо. Мы с доктором Уотсоном займем вашу комнату, а вы тем временем перейдете в спальню покойного брата. Если вы дорожите своей жизнью, – добавил он торжественно, – ни в коем случае не покидайте комнату.
– Вы пугаете меня… – с дрожью в голосе прошептала она.
– Можете быть уверены, что мы позаботимся о вас. А теперь, прежде чем вы уйдете, мне хотелось бы кое о чем спросить вас. Заходил ли к вам дядя сегодня вечером?
– Да, он принес с собой Пеперино и посадил его вместе с другими птицами в клетку в моей комнате. Он при этом сказал, что, так как это моя последняя ночь в доме, он сделал все возможное, чтобы мне не было скучно одной.
– Так, совершенно верно. Ваша последняя ночь… Скажите мне, мисс Уилсон, вы страдаете той же болезнью, от которой умерли ваша мать и брат?
– Болезнью сердца? Да, к сожалению…
– Ну хорошо, теперь мы проводим вас наверх, где вы перейдете в смежную комнату. Идемте, Уотсон.
При свете свечи мы бесшумно поднялись на второй этаж и прошли в спальню, которую раньше осматривал Холмс. Пока наша хозяйка в смежной комнате собирала свои вещи. Холмс приподнял край полотна, которое теперь прикрывало две птичьи клетки, и вгляделся в ее спящих крошечных обитателей.
– Поистине, зло, которое может задумать человек, не имеет пределов, – сказал он, и я заметил, что его лицо стало очень суровым.
Когда мисс Уилсон возвратилась, мы с Холмсом, убедившись, что она надежно устроилась на ночь, прошли в ее небольшую, уютно обставленную комнатку. Освещалась она массивной серебряной лампой. Прямо над кафельной голландской печкой висела клетка с тремя канарейками, которые при нашем приближении мгновенно перестали петь и вздернули свои маленькие золотистые головки.
– Я думаю, Уотсон, что недурно было бы и отдохнуть немного, – прошептал Холмс, когда мы опустились в кресла. – Будьте добры, погасите свет.
– Но, мой друг, если здесь действительно существует какая-то опасность, то оставаться в темноте будет просто сумасшествием, – запротестовал я.
– В темноте нам не грозит никакая опасность!
– Не лучше ли вам быть со мной более откровенным? – довольно резко сказал я. – Вы дали мне понять, что эти птицы предназначены для какой-то недоброй цели. Но что же это за опасность, которая существует только при свете лампы?
– У меня есть свои соображения на этот счет, Уотсон, и лучше нам подождать и увидеть самим. Мне хотелось бы, однако, обратить ваше внимание на откидную заслонку дымовой трубы в верхней части печки.
– Это, мне кажется, вполне обычное устройство.
– Конечно, но разве вам не кажется странным, что дымоход железной печки имеет легкую жестяную заслонку?
– Боже мой, Холмс! – воскликнул я, когда неожиданная догадка осенила меня. – Вы хотите сказать, что этот Уилсон использовал трубы, соединяющие печь в подвале с печами в спальнях, для распространения по ним какого-то смертельного яда, чтобы отделаться от своих родственников и завладеть их собственностью? И именно поэтому он устроил камин в своей собственной спальне вместо печки? Мне думается, что это так.
– Ну, вы недалеки от истины, Уотсон, хота я полагаю, что мистер Тиболд более хитроумен, чем вы считаете. Он обладает двумя качествами, необходимыми преступнику для успешного выполнения его планов, – это богатое воображение и безжалостность… Ну а теперь, пожалуйста, погасите свет, и мы немножко отдохнем. Если я правильно истолковал проблему, стоящую перед нами, то нам придется много перенести, прежде чем мы дождемся рассвета.
Я откинулся на спинку кресла, утешая себя мыслью, что после случая с полковником Себастьяном Мораном в моем кармане всегда находится револьвер. Тщетно я пытался найти какое-либо объяснение тому предупреждению, которое я получил от Холмса. Вскоре, однако, усталость незаметно овладела мною. Мысли мои становились все более и более беспорядочными и смутными, пока наконец я не задремал.
Меня разбудило легкое прикосновение к руке. Лампа была снова зажжена, и мой друг наклонился надо мной, отбрасывая длинную темную тень на потолок.
– Сожалею, что потревожил вас, Уотсон, – прошептал он, – но долг обязывает…
– В чем дело. Холмс?
– Сидите спокойно и слушайте… Пеперино поет…
Я долго буду помнить томительные часы нашего бодрствования. Холмс наклонил абажур лампы так, что свет падал на противоположную стену, в которой было окно и рядом с ним большая кафельная печка, над которой висела птичья клетка. Мгла сгустилась, и лучи от лампы, проходя через оконные стекла, терялись где-то в освещенных облачках тумана, клубившихся за окнами. Моим сознанием овладело предчувствие чего-то зловещего. Окружающая нас обстановка казалась достаточно мрачной и без странного, жуткого звука, исходившего из птичьей клетки. Он напоминал свист, который начинался с низкой гортанной трели и медленно повышался до одинокого аккорда, распространявшегося по комнате, подобно звону большого бокала. Этот звук, повторяясь, оказывал такое гипнотическое действие, что казалось, все окружающее куда-то незаметно исчезает, а мое воображение выходит за пределы затуманенных окон в темные пышные глубины каких-то экзотических джунглей. Я потерял всякое представление о времени, и только тишина, наступившая после внезапного прекращения птичьего пения, снова возвратила меня в реальный мир. Я бросил взгляд через комнату, и в тот же миг мое сердце бешено заколотилось в груди и затем, казалось, совершенно перестало биться.