Ужасный ребенок

Митин Владимир Васильевич

— Эх, цыпленки, — прохрипел швейцар, — где ты, моя смертушка?..

— Что с вами? — участливо спросил Беркутов.

— Что, что... — с раздражением выдавил старец. — Намедни с пяти клиентов без чаевых остался, и жить расхотелось. Вот я и захотел себя жизни решить, для чего поужинал у нас в закусочной. Ну, а вы-то, видать, рисковый. Молодость! Вам ведь, если бы не врачи, конец, истинный Христос. Я видел, как вы полный обед откушали.

— А как же остальные? — похолодев, спросил Беркутов.

— У нас клиент какой, — рассудительно отвечал швейцар, — особый,

ко всему привычный. Такой ядра от Царь-пушки переварит. А главное, коньяк. Нейтрализует. А так — умрешь не встанешь, истинный бог! Без коньяку, скажем, к нашему харчо и близко подходить нельзя. Вы вот харчо ели, а того не знали, что там заместо мяса хлеб аржаной. Опять же — шашлык. Записано, что бараний, а мы его зовем «махай-махай», из жеребятины, значит... Или, к примеру, солянка...

Старик покрутил головой.

— Ну, а цыпленок? — замирая, справился Беркутов. — Почему он без крыльев?

— А кроликам крылья не положены, — презрительно отметил старец. — Вы возьмите блокнотик, про наш «нарзан» зафиксируйте: мы его сами газируем. Большие тыщи на пузырях получаем! У нас все по методе. Одначе, чу, супружница притащилась, поесть пирожков принесла...

Старик подполз к окну и принял у жены авоську с продуктами. Побагровев от натуги, швейцар с хрустом перекусил пирожок и предложил Беркутову разделить трапезу, но тот отказался.

К вечеру швейцару стало хуже, и его увезли на операцию. Талантливый молодой хирург установил, что швейцарова жена купила роковую закусь в лотке от закусочной «Юго-Юго-Восток»...

Аморе

Эстрадный певец Нико Лаев был лыс, как яйцо. Это очень вредило популярности артиста, особенно среди прекрасной половины человечества. Артист страдал не только в дневное время. Ночью, когда нормальным людям снятся всякие глупости, артисту Лаеву грезились роскошные лохматые патлы и упоительные кудри цвета вороньего крыла. Нико пытался перехитрить природу, употребляя самые новейшие, самые эффективные средства. Все они носили названия, тут были и «Кармазин», и «Биотол», и «Биокрин», но Лаев мрачно думал, что все их надо было бы назвать одним словом «Мираж». Так же не везло и с париками. Эти предательские сооружения спадали под некультурный хохот аудитории.

Однажды вечером за кулисы пришел незнакомый мужчина. Он повертелся в гримерской, ткнул пальцем в лысину Лаева и строго сказал:

— Некарашо. Фи. Ви приезжать ко мне. Я вам помогай.

Мужчина вручил остолбеневшему певцу свою визитную карточку и ушел. Знакомые, владевшие иностранными языками, перевели: «Филипп Пютэн. Вечные нейлоновые парики, ул. Лепик, 23, Париж».

В мае того же года скорый поезд вез Нико во Францию. Пока туристы закупали на полустанках мелкую сувенирную дребедень, Нико отсиживался в купе. Он берег валюту для встречи с Пютэном.

В конце концов великий миг встречи певца с прекрасной столицей Франции состоялся. Содрогаясь всем телом, артист нырнул в такси, отколовшись от тесной туристической стаи, и знаками велел шоферу ехать на улицу Лепик. Только там он оценил всю точность изречения: «Если хочешь быть красивым, страдай». Скупердяй Пютэн вживлял волосы без наркоза! Так было экономней. Кроме того, процедура была не только мучительно дорога, но и тяжела морально.

Зато уж шевелюра получилась на диво. Дела певца сразу же пошли в гору. Скоро он снялся в фильме, где, одетый в тельняшку с подкладной ватной грудью, пел жестокие морские романсы. Теперь от поклонниц приходилось удирать чуть ли не по пожарным лестницам, и, надо сказать, это нравилось кумиру эстрады.

В тот памятный зимний вечер солист трижды спел песенку «Аморе» (что, как известно, означает по-итальянски «любовь») и улизнул из клуба через запасную дверь. Во мгле переулка уютно улыбнулось изумрудное око такси, вызванного заранее. «Спасен», — с облегчением подумал Нико.

Бац! Какая-то веревка, как лассо, захлестнула впалую грудь артиста. Шлеп-шлеп — и тело певца окутали тугие веревочные петли.

— Девочки, сюда, — завизжал кто-то. — Готово!

Солист, связанный, как кольцо краковской колбасы, не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Словно в чаду, словно в кошмаре над ним склонилось чье-то длинное лицо.

— Караул! — прошептал певец.

— Аморр... — каркнуло лицо. — Сувенирр...

В молочно-кисейном лунном свете певец с ужасом увидел что-то металлическое. Ржаво щелкнув, канцелярские ножницы отхватили кусок изумительной шевелюры... Целуя нейлоновые кудри, поклонницы теснились над распластанным кумиром и вырывали друг у друга ножницы.

— Дай и я, дай и я, — кричали фанатички. — Отрежь и мне кусочек.

— Невежды! — грудным тенором орал солист. — Идиотки! Это ж нейлон... Спасите...

Когда шофер заказанного такси — женщина атлетического сложения разогнала поклонниц, Лаев был без сознания. Одинокий запорожский хохолок ниспадал на чело певца. Водительница подобрала с асфальта ножницы и посмотрела вокруг. Крак! Последний нейлоновый чубик исчез на могучей шоферской груди.

— Аморе, аморе... — басом запела таксистка и, втащив бесчувственное тело знаменитого клиента в машину, нажала на педали...

Географ

В вагон-ресторане встретились два земляка, возвращающиеся из столицы. Один уже поедал шницель, другой только что вошел, как раненый лев, припадая на левую ногу и оглядываясь.

— А-а-а, Мишаня! — крикнул вошедший. — Не занято за твоим столом?

— Садись, Петя! — пригласил трудившийся над шницелем. — Поболтаем. Постой, постой. А что это у тебя с ногой?

— А что у меня с ногой? — Петя заказал пива под бутерброды. — Ничего у меня с ногой. Споткнулся. Много ходил.

— С командированными это бывает, — отозвался Миша, прожевывая. — Да что ты все оглядываешься? Гонятся за тобой, что ли? Ты лучше посмотри: какая красавица!

— Где красавица? — Петя оглянулся. — В чем? Та, в черном?