Ужасы. Замкнутый круг
Шрифт:
Если уж на то пошло, что же такое натворил Басма, что его угораздило закончить жизнь в лапах этих людей? Может, он был как-то связан с исламскими фундаменталистами? И местные власти считали, что ликвидируют мусульманского террориста? Или он был аферистом или контрабандистом, очаровательным злоумышленником, который сбежал из Бейрута лишь для того, чтобы удача изменила ему в Бланке? Мне он показался приятным и довольно-таки ленивым, с милыми манерами и тягой к спиртному. Но, по сути, я ведь едва его знал. Несколько раз мы обедали вместе и много раз пили — вот и все. Знакомство-то шапочное. Наши биографии и обстоятельства жизни слишком разные. Они не смогут так поступить со мной.
Здравый смысл подсказывал мне, что бояться нечего. Штрафы за парковку
И все же я решил предпринять меры предосторожности. На следующее утро я попытался связаться с ближайшим американским консульством, находящимся милях в четырехстах. Сначала оператор гостиницы сказала мне, что все междугородние линии заняты. Через час бесплодных попыток дозвониться мне сообщили, что линии связи повреждены и неизвестно, когда заработают снова. Я пошел на центральное почтовое отделение и попробовал позвонить оттуда, но с тем же успехом.
Тогда я попытался взять напрокат автомобиль — в другом агентстве. Пока я еще не составил четкий план действий, но в машине мне все равно отказали — паспорта не было.
Есть не хотелось. Я выпил два бокала пива и много курил. И бродил по городу до тех пор, пока не нашел железнодорожный вокзал. Там купил билет на ближайший поезд, даже не зная, куда он идет. Но полицейский в форме с улыбкой конфисковал мой билет:
— Мы не хотим, чтобы вы скрылись от нас, сэр.
Ну конечно. Ведь в распоряжении полиции находится штраф за парковку из мусорного ведра. Они разузнали обо мне в пункте проката. И все время следили за мной, ходили по пятам. Зачем — понять невозможно. Я вернулся в отель и, изо всех сил пытаясь сохранять спокойствие, написал письмо своему юристу в Нью-Йорке. Я рассказал, где нахожусь, что у меня проблемы с властями и что если он не услышит обо мне — то есть мой голос по телефону — к моменту получения письма, то непременно должен вытащить меня с Бланки: созвать пресс-конференцию, уведомить конгресс, задействовать государственный департамент, все, что угодно. Моему редактору я написал примерно то же самое. Я воспользовался бумагой гостиницы, но не проставил имя на конверте. Почта отеля мне не казалась безопасной, почтовые ящики на улице тоже, но все же я решил, что за пределами гостиницы мои шансы несколько выше. Я пошел прогуляться и как можно незаметнее опустил письма в почтовый ящик на углу. Потом пошел в парк, присел на скамейку и закурил. Ничего. Я вернулся в гостиницу как раз вовремя, чтобы выглянуть в окно и увидеть, как от почтового ящика отъезжает серебристый «мерседес».
«Моя последняя ночь в Бланке. Завтра я должен был улететь отсюда. В полдень. У меня все еще билет на руках. Но у меня нет паспорта. Я ждал два дня и две ночи. И ничего. Я все еще жду. Некуда идти, нечего делать, только курить, пить и ждать.
Я все время думаю о них: о красавце в льняном костюме и прекрасной молодой особе. Главным образом о ней и блузке, расстегнутой на три пуговицы. Грудь у нее небольшая, ведь ложбинки я не заметил, но зато форма ее совершенна. Дивная кожа чуть тронута солнцем. Мне бы хотелось лечь с ней, облизать ее всю, но ведь даже коснуться ее невозможно. На таких женщин можно только смотреть и думать, каково было бы затрахать их до смерти.
Вечером, когда я пришел на ресепшен с просьбой утром меня разбудить звонком, мне улыбнулись и сказали „да, конечно“ и улыбнулись еще разок. Никто не записал мою просьбу. Портье сказал, что я выгляжу не очень. Может, я желаю заказать ужин в комнату? Или пообщаться с кем-нибудь? Чистоплотным, поощрительно добавил он.
Все кончится задолго до полудня. В четыре или пять утра приедет серебристый „мерседес“, следом за ним — фургон. Те, что в фургоне, очистят номер от моих вещей, когда меня уведут. Однажды утром вы выглянете из окна и увидите,
Надеюсь, я не один и там есть другие. Многие будут просить, умолять, кричать, наделают от страха в штаны, но кое-кто пойдет без посторонней помощи, спокойно и достойно. Если доведется, я бы хотел пройти именно так.
Хотя какое это имеет значение.
Я раздавил окурок. Открыл еще пива, достал очередную сигарету. Мне не нужно подходить к окну, чтобы узнать, что происходит снаружи. Пляшут сполохи света.
Помолитесь за меня».
Пер. М. Савиной-Баблоян
ЙЕН УОТСОН
Глаз аятоллы
Йен Уотсон родился и вырос в Тайнсайде, близ Ньюкасла. С отличием закончив Оксфорд, Уотсон в течение нескольких лет читал лекции по английской литературе в Танзании и Японии. В настоящее время Уотсон живет в деревушке Мортон-Пинкни в графстве Нортгемптоншир и является активным сторонником Лейбористской партии и ядерного разоружения.
В 1974 году роман «Внедрение» («The Embedding») был номинирован на премию Джона Кэмпбелла, а через год французский перевод произведения завоевал премию «Apollo». С тех пор Йен Уотсон написал множество успешных романов и рассказов в жанрах научной фантастики и хоррора. Среди них роман «Мухи памяти» («Flies of Memory»), сборник «Слезы Сталина» («Stalin's Teardrops»), а также «Инквизитор» («Inquisitor») — новеллизация игры от «Games Workshop». В 1990 году издательство «Borgo Press» выпустило книгу Дугласа Маккея «Работы Йена Уотсона. Аннотированная библиография и путеводитель» («The Work of Ian Watson: An Annotated Bibliography & Guide»).
Журнал «Interzone» взял на себя смелость впервые опубликовать рассказ, представленный ниже. Несмотря на то что это художественный вымысел, в произведении затрагиваются животрепещущие темы, которые касаются всех нас.
Три года назад, во время войны с Ираком, в одном из боев Али лишился правого глаза вместе с частью лица. Что это был за бой и где он происходил — Али не знал. До грузовика, кашляющего выхлопными газами и набитого такими же, как он, шестнадцатилетними стражами исламской революции, его радостно — сын отправлялся в рай! — провожала мать, закутанная в длинное одеяние, с надвинутым на лоб платком. Лоб Али был украшен материнской кровью — она специально распорола себе палец кухонным ножом.
Как она выглядела? Миндалевидные глаза, широкий нос, белые пухлые щеки, полные губы. Единственный раз, когда Али видел другие части ее тела, был момент его рождения, который он не осознал и, соответственно, не запомнил. Материнская кровь у него на лбу была священной.
Весь день и всю ночь грузовик ехал сквозь облака пыли. Громыхание, слабое вначале, по мере продвижения перешло в глухой рокот тяжелой артиллерии. Новобранцы молились нараспев хриплыми голосами и призывали смерть, дарующую райское блаженство.
Когда они прибыли на место, похожее на затянутый дымом лунный ландшафт, им выдали ручные гранаты и отправили через минное поле туда, где гремела канонада. Звук этот казался грохотом катящейся с неба каменной лавины, и Али почудилось, что он слышит могучее биение сердца Аллаха, великого и милосердного. Взрыв фугаса разнес на куски его ближайшего соседа, оторванные руки и ноги взлетели к небесам. Этим же взрывом Али оторвало пол-лица.
Следующие несколько недель потонули для него в тумане. Али будто существовал внутри темного, глушившего все звуки грозового облака, время от времени прорезаемого красными сполохами боли. Едва он смог самостоятельно ходить, его выписали — госпиталь был переполнен, раненых некуда было класть. Закутанная по глаза мать радостно встречала своего мученика, лишившегося половины лица, а соседи восхищались, разглядывая его шрамы и изуродованную пустую глазницу.