Ужасы
Шрифт:
— Боже мой! — воскликнул Джемисон. — Но разве он не обследовался? Вы не знаете, что это была за болезнь? Кто его лечил?
— Он не желал обращаться к врачу. Джилли настаивала, но он только все больше уходил в себя. И ей одной известно, каково ей жилось с ним в последние несколько недель. Но ведь она уже пятнадцать лет держалась, наблюдая, как это постепенно проступает в нем… Господи, какая сильная женщина!
— Ужасно, ужасно, — пробормотал Джемисон и вдруг нахмурился. — Но Джили и ее ребенку — я говорю об Энни, — по-видимому, ничего не передалось?
— Слава богу, нет, — сказал
— Да, — кивнул Джемисон, — конечно понимаю. Они оставались мужем и женой только по названию. Но если Энни и Джеф родились с разрывом всего в несколько месяцев и если молодой Джеф страдает, скажем так, врожденными дефектами… в самом деле, Энни очень посчастливилось.
— Именно так, — подтвердил Тремэйн. — И что удивительного, если у ее матери так плохо с нервами? Мы с женой знакомы с Байтами гораздо дольше, чем вы, Джеймс, и я могу вас заверить: ни одна женщина так не тряслась над своим ребенком, как Джилли над Энни.
— Не тряслась?
— Да, — сказала вернувшаяся с кухни Дорин. — Стоит девочке чихнуть или кашлянуть, да хоть бы у нее прыщик вскочил, как мать начинает суетиться вокруг нее. Вообще-то у Энни безупречная кожа, но если будущим летом увидите их вместе на пляже и кожа у девочки хоть чуть-чуть покраснеет или начнет шелушиться от солнца и песка — обратите внимание на реакцию Джилли.
— Просто чудо, — заключил Тремэйн, — что она вообще выпускает девочку из дому.
Перешли на другую тему. Разговор продолжался, и примерно через полчаса Джемисон взглянул на часы.
— Мне уже пора, — сказал он. — Я еще хотел посмотреть несколько программ по телевизору. — Он обратился к Дорин: — Пока Я не ушел, может быть, вы покажете мне вашу брошку? Вы во время нашего разговора были… э-э… заняты на кухне, а мне не хотелось без вас открывать коробочку.
— Да, — кивнула она. — Вы очень любезны, что дождались меня.
Дорин открыла маленькую, выстланную бархатом коробочку и передала ему. Брошь была приколота к подушечке на дне, и старик не стал ее вынимать, просто поворачивал коробочку в руках, рассматривая украшение со всех сторон.
— Вы совершенно правы, — заговорил он через минуту-другую. — Она, несомненно, красива и в то же время очень необычна. Но я не в первый раз вижу подобную работу по золоту. И вы знаете… — Он помолчал и нахмурился, как видно подбирая слова.
— О? — откликнулась женщина. — С ней что-то не так?
— Ну, — начал Джемисон и снова остановился, прикусив губу. — Видите ли, просто… не знаю. Может, не стоит об этом упоминать.
Дорин забрала коробочку с брошью и возразила:
— Но теперь вы просто обязаны высказаться до конца. Обязаны! Вы думаете, с моей брошью что-то не так? Но что в ней может быть плохого? Или это подделка? Золото низкой пробы? Или вовсе не золото? — Ее голос звучал с каждым словом все пронзительнее, срываясь на крик. — Что такое, Джеймс? Меня обманули?
— Относительно цены, которую вы за нее заплатили? Может быть, и нет. Дело в значении этой вещицы. В том, что она означает. Дорин, она приносит несчастье.
— Как это — несчастье?
— Ну,
— Что? Колдуном? — Дорин невольно взялась за горло.
— О да, — кивнул Джемисон. — Такие выплавляются из сплава местного золота с другими блестящими металлами, чтобы наложить на них проклятие и затем позаботиться, чтобы вещица попала в руки врага. Своего рода симпатическая магия — с точки зрения несчастной жертвы, весьма несимпатичная.
Дорин, не в силах оторвать взгляд от содержимого коробочки, призналась:
— Она мне никогда особенно не нравилась. Я и купила ее, только чтобы как-то помочь Джилли, чтобы сказать себе, что хоть немного поддержала их дом деньгами. Учитывая похождения Джорджа, у них наверняка было туго со средствами.
Муж забрал у нее коробочку, прищурившись, рассмотрел брошь и сказал:
— По-моему, вы не ошиблись, Джеймс. Вещица очень неприятного сорта. Совершенно неземная. Эти сложные узоры совсем не похожи на земные растения, а скорее… на что же? На переплетение водорослей или щупалец? И края гребенчатые, как у некоторых раковин. Я хочу сказать, она, конечно, поражает взгляд, пока не присмотришься получше. А потом — да, вы совершенно правы. Она выглядит грубым изделием какого-нибудь дикого островитянина!
Он возвратил украшение жене, но та заявила:
— Я немедленно ее продам! Кажется, я знаю, кому из ювелиров Джордж Вайт сбывал остальные. — Она покосилась на старика. — Не подумайте, будто я суеверна, но лучше не рисковать. Никогда не знаешь, Где побывала эта вещь.
— Милая леди, вы совершенно правы, — уверил ее Джемисон. — Но сам я, интересуясь подобными изделиями и будучи знахарем совершенно иного сорта… я нахожу вещицу очаровательной. Так что если вы решите ее продать, прежде чем обращаться к скупщику, предложите ее мне. И сколько бы вы за нее ни заплатили, в убытке не останетесь.
— Это так любезно с вашей стороны, — сказала Дорин, провожая его до дверей. — Но вы уверены?
— Абсолютно, — ответил старик. — Позвоните мне утром, когда все обдумаете, и скажите, сколько я вам должен.
Тремэйны проводили его до машины.
Зима пришла скоро и оказалась суровой, заперла почти всех деревенских жителей по домам. Рыбацкие лодки спрятались за молом, и только "Приют моряка" еще приносил какой-то доход.
Направляясь по размытой дороге в Сент-Остелл и объезжая вечно залитые водой рытвины, директор колледжа Джон Тремэйн проклинал день, когда он купил свой дом: а) ради дешевизны и б) ради уединения и дикой, драматической красоты. Уединение оказалось отменным, но без диких зим вроде этой он вполне мог обойтись, а уж драматизмом был сыт по горло. Дождаться весны и сколько-нибудь пристойного предложения, и они с Дорин переедут в куда более удобное жилье в Сент-Остелле. Там дороже, но какого черта… продаст машину, будет ездить на работу на велосипеде и сэкономит деньги на бензине и ремонте.