Уже пропели петухи
Шрифт:
— Господин полковник, — сказал он слегка хрипловатым, глухим голосом, — Деак мой друг… И я готов поручиться за него. Слежка, которую ведут за Деаком вот уже в течение нескольких недель, только лишний раз подтвердила его невиновность.
— Я читал ваш доклад, господин капитан! — перебил его полковник Герман. — Одним словом, вы считаете подозрения относительно прапорщика Деака необоснованными?
— Я считаю эти подозрения полным заблуждением.
Герман наклонился поближе к нему. С металлическими нотками в голосе он возразил:
— Мы, дорогой капитан, не заблуждаемся
— Известно, и достаточно давно, — сказал Шимонфи. — Но его больше нет. Ласло Деак, солдат штрафного политического батальона, погиб в бою под Коротояком.
— Как давно вы знаете Габора Деака? — Полковник Герман посмотрел на капитана взглядом следователя, ведущего допрос.
— Шесть лет, — быстро подсчитав в уме, отвечал Шимонфи. Все верно, они познакомились с Табором в тридцать восьмом, когда тот окончил исторический факультет Будапештского университета.
— И это вы пригласили Деака на работу в разведку? — Голос Мадяри был жестким, почти хрустящим. — Вы сделали его разведчиком?
Шимонфи выразительно посмотрел на подполковника. Впрочем, смысла пускаться в дискуссию с нилашистом не было. Да и не любил он его. Когда-то они вместе учились в военной академии. И уже тогда он презирал Мадяри. Этот бегемот был противником регента Хорти. Потом Мадяри все же уволили в запас и по одному с Ференцем Салаши делу отдали под суд.
Однако теперь капитану Шимонфи не хотелось отвечать грубостью на резкость Мадяри. Его ответ прозвучал решительно, но спокойно:
— Габор Деак был зачислен по моему предложению в негласный состав разведки. Затем, после окончания разведывательных курсов, Деака направили с заданием в Швейцарию. Деятельность его была нами легализована: он поехал заниматься исследовательской работой по истории религии, как стипендиат реформатской церкви. Писал монографию о Кальвине.
— Весьма характерная деталь для разведки периода правления Хорти, — едко заметил полковник Герман. — Ласло Деак — преступник, коммунист, осужден к пятнадцати годам тюремного заключения, а его младшего брата с секретным заданием направляют в Швейцарию! — Он поднял голос. — В Швейцарию, кишащую русскими и английскими шпионами.
— Его направили на работу потому, — с известной остротой возразил Шимонфи, — что знали о его ненависти к старшему брату. Габор Деак уже тогда был антикоммунистом, причем глубоко убежденным. До того как взять его в кадры, мы несколько месяцев подряд вели за ним наблюдение и оперативно изучали его. Прапорщик Деак всегда с честью выполнял свои задания.
Полковник Герман невольно залюбовался капитаном Шимонфи, стройным, с хорошей офицерской выправкой. Наверное, ему понравилась страстность, с которой тот защищал своего друга. Он покивал головой и перевел взгляд на майора Мольке.
— Зачитайте сообщение нашего московского агента 4/5.
Майор, подойдя к сейфу, достал оттуда папку и раскрыл ее.
— Если позволите, господин полковник, сначала я зачитаю донесение агента Лоза.
— Лоза? А, помню. Читайте, майор.
Мольке вынул из папки один листок и, поясняя подполковнику Мадяри, сказал:
— Это донесение 1942 года. В то время я был начальником агентурной разведки и контрразведки бронетанкового корпуса «Принц Евгений». Нашему корпусу был придан штрафной батальон из политических заключенных. Мне удалось внедрить свою агентуру в ряды политических и даже завербовать одного уважаемого всеми коммуниста, который, — он заулыбался, — который при «крещении» получил имя Лоза.
На лице полковника появилась гримаса: видно, ему не нравилось многословие Мольке и неуместный юмор; желая поторопить майора, он сделал ему знак рукой и заметил:
— Давайте, Мольке, по существу.
— Донесение Лозы от 20 октября 1942 года. Цитирую: «Вчера вечером Ференц Дербиро поссорился с Ласло Деаком. Вот запись их разговора: „Дербиро: „Я бы на твоем месте задушил такого братишечку. А ты еще его защищаешь? Так вот знай: это он меня провалил“. Присутствовавший при их ссоре Бела Моргош заметил: „Лаци, все же знают, что твой младший брат — полицейский шпик“. На это Ласло Деак возразил: «Может быть, оно в самом деле так выглядит. Только однажды вы все удивитесь…“
Мольке положил листок с донесением в папку, хотел что-то добавить от себя, но полковник Герман махнул рукой и посмотрел на Шимонфи.
— Ну что скажете, господин капитан?
Шимонфи ответил не задумываясь:
— Это донесение ровным счетом ничего не доказывает. Ласло Деак защищал своего брата, и только. На одном незначительном случае построить какую-то следственную версию было бы величайшей смелостью и тем более считать Габора Деака русским агентом Ландыш.
— Но мы делаем выводы совсем не на основе этого случая. Читайте дальше, Мольке.
Майор достал из папки другой листок.
— Донесение 4/5 от 27 августа 1944 года из Москвы. То есть документ двухмесячной давности. «Ференц Дербиро получил указание нелегально проникнуть в Будапешт. Его явка в столице будет находиться на квартире моего агента Лозы. Считаю необходимым доложить, что вербовку Лозы мы держали в тайне, так что даже его друзья не знают, что он мой агент с 1942 года. Дербиро прибудет на квартиру Лозы с паролем: „Будапешт“. На явочной квартире он должен встретиться с другим коммунистом, также направленным в Венгрию из Москвы. Помимо этого, Дербиро рассказал агенту 4/5, что в свое время неправильно судил о Габоре Деаке».
— Это, по-вашему, тоже не подозрительно, господин капитан?
Шимонфи помедлил с ответом.
— Подозрительно, господин полковник. Но, может быть, Дербиро и его дружки просто хотят скомпрометировать Габора Деака в наших глазах?
— Возможно, но только в том случае, если бы они знали, что 4/5 наш человек, — сказал полковник Герман. — К счастью, они этого не знают. Скажите, Шимонфи, когда прапорщик Деак попал в следственную группу контрразведки?
— Десятого сентября 1944 года. Весной он по шведскому паспорту возвратился из Женевы. Мы зачислили его в негласный состав. А в прошлом месяце я получил приказ господина начальника генштаба призвать его на службу.