Ужин с шампанским
Шрифт:
Н и к и т и н. Карасев?
К а р а с е в (с достоинством). Да, это я.
Никитин отпускает его, Карасев поднимается.
Н и к и т и н. Вы — здесь? Почему?
К а р а с е в. Я тут живу. Да… Везунки, вроде вас, всплывают наверх, неудачников, вроде меня, тянет на дно. (Обиженно.) Но вы могли бы и поблагодарить. С моей легкой руки началось ваше возвышение.
Н и к и т и н (сухо). Вы пытались меня утопить.
К а р а с е в.
Н и к и т и н. Что вы такое говорите?
К а р а с е в. Правду! Или, думаете, честность, как жизнь, дается один раз? Нет, честность порой теряют. Потом находят. Честными становятся, а не рождаются. Иногда, правда, с опозданием. Не подумайте, я не о себе. Дело не во мне. Жить стало скучно — вот беда. Я человек риска. Жизнь без риска, как осетрина без хрена. Мне нравится не просто красть, а рисковать. Я при этом ощущал себя охотником, добытчиком. Властелином судьбы. А сейчас… Пожалуйста, открывай лавочку, работай по двадцать четыре часа в сутки — и откупайся процентами… Тоска, а не жизнь.
Открывается дверь. Входит В о л о д я.
В о л о д я (Никитину). Ты?
Н и к и т и н. Ехал мимо…
В о л о д я. Молодец. Это я понимаю.
К а р а с е в смотрит на них, качает головой. Уходит.
Малютку-то видел?
Н и к и т и н. Хорош.
В о л о д я. Вылитый я. А?
Н и к и т и н (долго на него смотрит). Я виноват. Будем добиваться для тебя отдельной квартиры. Ребенок не должен расти рядом с такими вот карасевыми. Дурной пример заразителен. (Смотрит на часы.) Мне пора. (Кричит.) Лена, я ухожу.
В о л о д я. Задержись. Посидим, повспоминаем старое.
Появляется Л е н а. Долго смотрит на Никитина. Он отводит взгляд.
Н и к и т и н. Ну, счастливо. (Уходит.)
В о л о д я. Что это он вдруг объявился?
Л е н а (потупилась). Это я его позвала… Хотела предупредить… о готовящейся статье…
В о л о д я. Зачем?
Л е н а. Думала как лучше. Теперь и сама вижу… Во все влезает. Все ему не так. Дебошир, склочник, скандалист. Хорошо, что тебя выбрала. С таким, как он, жить да мучиться.
Затемнение.
В зале под лозунгом — С у д а р у ш к и н и М е т е л к о.
М е т е л к о. Говорю тебе, он все видит, знает, понимает.
С у д а р у ш к и н. Откуда ему знать, если мы никого к нему не допускаем, а сами молчим, о чем бы он ни спросил. Откуда информации взяться?
М е т е л к о. Просто он гордый. Сильный. Независимый. Не покажет слабости никому. Конечно, он сознает, в каком сложном положении оказался, какое наследство ему досталось! Принял хозяйство в чудовищном состоянии. Но он правильно делает, что не показывает виду, как ему тяжело. И справится, я уверен, справится.
Входит Ч е с н о к о в.
С у д а р у ш к и н. Как вам у нас?
Ч е с н о к о в Многого в толк не возьму, но нравится. Атмосфера здоровая. Свежести. Задора. Все друг другу правду в глаза говорят. Если кто не работает, ему так прямо и говорят, что он не работает. Нелицеприятно. Резко. Так, чтобы человек задумался. Осознал.
С у д а р у ш к и н (толкает Метелко). Нет, кое-чего мы все же достигли.
М е т е л к о. Не кое-чего, а ого-го чего!
Ч е с н о к о в. Как бы все же к Андрею Юрьевичу попасть?
М е т е л к о. Он сейчас занят.
С у д а р у ш к и н. Мы не можем его заменить?
Ч е с н о к о в. Я бы все же хотел представиться. У меня ряд научных идей. И я хотел бы их реализовать. А меня куда-то на мытье окон гонят…
С у д а р у ш к и н. Каждый наш сотрудник должен являть собой пример для подражания — на службе и в быту. Помимо научной деятельности семь раз в неделю все отправляются за город, на лесопосадки. Четыре раза в неделю обязаны дежурить в дружине. Два вечера мыть стекла в квартирах пенсионеров. А через месяц, когда созреют ягоды и попрут грибы, надо сдать на приемный пункт по два пуда того и другого.
Ч е с н о к о в. Грандиозно. Как я счастлив, что попал в такой коллектив. (Уходит.)
С у д а р у ш к и н. Но себе-то мы должны честно признаться: исследовательская деятельность захирела. Планов не выполняет никто. Да, собственно, планов нет, упразднены, всем верят на слово. А что такое слово, не зафиксированное на бумаге? Не заверенное подписью и печатью… Его вроде бы и нету… Душа разрывается… Надо ему сказать!
М е т е л к о. Сейчас не время.
С у д а р у ш к и н. А когда оно, по-твоему, наконец придет?
М е т е л к о. Ты же видишь… И еще эта несчастная любовь. Все-таки он джентльмен. Какое благородство! Она вышла за другого, а он хлопочет им о квартире.
С у д а р у ш к и н. Ведь такое дело можем проиграть! Надо, чтобы он знал. И о прогулах. И о свалке. И о внедрении…
Входит Н и к и т и н. Устало опускается на стул.
Н и к и т и н. Я ничего не понимаю. Мы здесь боремся. Вкалываем… Я договорился о том, что каждый месяц наш институт будет выделять сто человек для работы на новостройках. Оказывается, с жильем еще столько проблем.
С у д а р у ш к и н (тихо, к Метелко). Я скажу.
М е т е л к о. Да погоди. Ты же видишь…
С у д а р у ш к и н. Я не удержусь…
М е т е л к о. Выдержишь!
С у д а р у ш к и н. Нет сил.
М е т е л к о. Изыщи силы!
С у д а р у ш к и н. Все, не могу! (Подлетает к Никитину, зажимает себе рот, но слова прорываются. Единственное, что он может сделать, — произнести не те слова; которые собирался.) Андрей Юрьевич, если вы и дальше будете столько на себя взваливать, — не выдержите. Рухнете. Нельзя руководить таким институтом и продолжать участвовать в лесопосадках, ходить в дружину, мыть окна и врезать замки. У вас есть коллектив, он возьмет на себя часть ваших забот.