Ужин в раю
Шрифт:
— Да так, в отрывках…
— В отрывках? О, это не так уж плохо! Но хоть сказки в детстве ты читал полностью, от начала и до самого их конца?
— Сказки… Да, сказки, конечно, полностью…
— Ну так в сказках же Добро всегда побеждает Зло! Это то ты знаешь, я надеюсь?
И, подпрыгнув, он взмахнул ногой так резко, что едва не заехал мне по подбородку.
— Ох, хорошо! Тепло сразу стало. Может, тоже попрыгаешь? Или гимнастикой займёшься?
— А я не замёрз пока. Да и одеваться уже скоро надо… Так что там с добром и злом?
—
— Ерунда какая то! Насилие, убийство…
— Вот! — торжествующе воскликнул ангел. — Я же предупреждал, что здесь действует особая логика. Логика, абсолютно свободная от примитивных, плоских стереотипов, которыми напрочь забито земное твоё сознание. И если бы не благородное и смелое твоё желание избавиться от лгавшего тебе разума — я бы и не пытался изменить хоть что-то в тебе. Я бы с чистой совестью оставил тебя подыхать в очередном тупике твоего лабиринта. Но я спас тебя. И ты сейчас живешь. А в лабиринте догнивает сдохший твой разум! И я уверен — ты способен меня понять! Я уверен!
И, прекратив прыжки свои, он нагнулся и протянул мне руку.
— Восстань, смертный! Давай одеваться, ехать пора. Я тебе по дороге доскажу…
Небо тяжелело и опускалось всё ниже и ниже.
Вслед за светом, уходящим на запад, с востока подходила тьма. И на захваченной её части неба одна за другой загорались белые звёзды.
Свет луны, сначала бледный, слабый, почти незаметный, фокусируясь, становился всё ярче, резче, пронзительней. Отфильтрованный ночною тьмой, он был чист. Стерилен. Мёртв.
Печальное время поздних сумерек. Исход дня, который для меня оказался слишком долгим. Мне до сих пор кажется, что я его так и не пережил.
Мы брели по узкой, едва протоптанной тропинке.
На полпути к машине, когда мы поднялись уже до самого верха полого откоса, что шёл от реки к краю возвышавшегося сплошною чёрной стеной леса, вновь со спутником моим (и в который раз уже за то короткое время, что я его знал) стало твориться что-то странное.
Он (как и ранее днём) стал трястись, взмахивать руками и нараспев бормотать свои заклинания.
Честно говоря, я к тому времени порядком уже устал от всех этих выкрутасов, изрядно продрог и от дневного купания и от лежания на не слишком тёплом песке, да и случившиеся днём события совершенно меня вымотали. И оттого нисколько не насторожился и совершенно не обратил внимания на то обстоятельство, что подобное же поведение этого существа (не человека же, конечно, нет), назвавшегося ангелом, предшествовало его нападению на проститутку.
Любой здравомыслящий человек на моём месте (о, где оно, обывательское это здравомыслие!) несомненно пришёл бы к выводу, что имеет он дело с психопатом, чьи приступы агрессии неизменно предваряются подобным поведением, за которым следует…
Портфель. Он взял его на реку. Он нёс его с собой.
Нет, мне было наплевать. Я не испытывал страха. Я просто шёл, едва передвигая ноги от усталости. Подъём наконец то закончился, идти стало легче. Мне хотелось добраться до машины, забраться в кожаное, тёплое её нутро, калачиком свернуться на заднем сиденье (ведь он наверняка будет за рулём, так что заднее сиденье непременно достанется мне) и спать, спать…
Я чувствовал, что засну мгновенно. Просто отрублюсь. И если этот гость из иного мира вздумает порезать меня на кусочки — ему даже не придётся давать мне наркоз, гипнотизировать меня или надевать мне чёрные очки. Я истеку кровью прежде, чем смогу очнуться и понять, что со мной происходит.
Он ангел. Точно, ангел…
В конце концов, почему бы ему и не быть ангелом? Ангелом Света?
Да, он убийца. Да, он творит насилие.
Но разве ангелы не убивают? Они — слуги Господа, но не Господь ли убил всех первенцев в земле Египетской? Не Он ли утопил в пучине морской войско фараона (то есть отцов тех самых первенцев)? Не Он ли погрузил землю в пучину потопа? Не он ли уничтожил Содом и Гоморру (а все ли уж там были педики…)?
Да разве не Его промыслом ежедневно гибнут на земле миллионы живых существ, наделённых разумом и чувствами, и миллионы претерпевают муки?
Да, я считаю и животных. Ведь и они способны чувствовать приближение смерти. И уж в плане морали их невинность — вне сомнений.
Он — судья, выносящий миллионы смертных приговоров вдень, на вечность вперёд рассмотревший все наши дела.
Он — добр? Добро — доброе?
А может ли вообще Добро быть добрым?
Есть ли вообще способ отличить Бога от убийцы? А убийцу отличить от Бога?
А этот… У него сверхъестественные способности. Он читает мысли. Он убивает. У него хорошая машина. Он оторвал себе хуй.
Все признаки ангела. Он ангел! Ангел!
Пиздоблядская мудоёбина! Разъябайский пиздохуй! Пидорасина разпиздоёбская!
Спать. Глаза уже слипались.
— Ею-э — э! Ле — е — е! — басом тянул ангел, тыкая пальцем в луну, что висела почти над самыми нашими головами. — Луна низко, её понюхать можно.
И шумно втянул ноздрями воздух.
— Чем луна пахнет?
— Не знаю, — честно ответил я. — Луной, наверно…
— Земляника должна пахнуть земляникой, — наставительным тоном сказал ангел. — Ромашки пахнут ромашками, табак — табаком, свежий хлеб — свежим хлебом.
— Вот и я говорю… — пытался я вставить фразу ему в тон.
Но он прервал меня, закричав:
— А луна должна пахнуть говном!!
— Это почему это? — искренне удивился я.
— Так Богом заведено, — пояснил ангел. — То мудрость Божия! И не мне это менять! И, тем более, не тебе!
— Да я и не собираюсь, — примирительным тоном ответил я (побаиваясь, что из-за очередного ангельского приступа ночевать придётся в лесу, на холодной земле и в обществе двух-трёх сотен комаров).