Узы любви
Шрифт:
— Ты носишь в себе моего ребенка?
— Не думаю, — она покраснела и низко опустила голову.
— А ты знаешь признаки беременности?
— Не уверена. Кажется, должна появляться тошнота по утрам. Вообще-то, старые леди не очень любят распространяться на эту тему с незамужними девушками.
На его лице появилась гримаса.
— Да, старые леди любят держать юных в неведении, не так ли? Некоторых тошнит по утрам, других по вечерам, а третьих совсем не тошнит. Самый верный признак, если у тебя прекратились месячные.
Она опять залилась румянцем и сказала едва слышно:
— Нет, Мэттью.
— Хорошо, — он замолчал и уставился
Наконец, он заговорил вновь:
— Кетрин, я прошу у тебя прощения за все то, что тебе сделал. Боюсь, я был очень жесток. Я не хотел, просто желание и эгоистичность мешали мне увидеть боль, что я тебе причинял.
Ничего не ответив, Кетрин остановила на нем свой изумленный взгляд, а он продолжал:
— Как бы то ни было, я решил отпустить тебя. Ты свободна. Завтра утром за тобой придет доктор Рэкингхэм. Тебе ведь не будет с ним страшно, правда?
Онемело она покачала головой. Он отсылает ее прочь! Кетрин затрясло. Почему он ее отсылает?
— Я не рассказал ему о том, что с тобой случилось, думал, ты этого не хотела бы. Он доставит тебя домой и поможет тебе пережить происшедшее. Он… он предположил, может быть, ты выйдешь за меня замуж? Подняв со стола пресс-папье, он принялся вертеть его в руках, отведя глаза в сторону. Затем он откашлялся и повторил:
— Ты выйдешь за меня замуж, Кетрин? Я буду заботиться о тебе и никогда не обижу. Не буду я и принуждать тебя выполнять супружеские обязанности. Это будет формальный брак, разумеется. Мы могли бы спать в разных спальнях, и на твоей двери был бы замок.
— О нет! — у Кетрин перехватило дыхание.
Вот оно! Он больше не желает ее! Ее нечистое тело вызывает у него отвращение, так же впрочем, как и у нее самой. Рэкингхэм пытался заставить его жениться на ней, но он хочет избавиться от нее, и не собирается прикасаться к ней, даже если они поженятся. Ее охватила волна ужасающего стыда: она была ему отвратительна!
Дрожащим голосом она произнесла:
— Я поеду с доктором, Мэттью.
Его кулак сжал пресс-папье с такой силой, что отчетливо выступили и заходили мускулы в предплечье.
— Хорошо. Этой ночью я буду спать в кресле, если ты не возражаешь. Надеюсь, тебе не будет страшно. Вещи вон в той коробке я купил для тебя в Лондоне. Возьми их с собой пожалуйста.
— Ладно.
Не раздеваясь, он погасил свечу и устроился спать в кресле. Кетрин прикрыла свой рот рукой, чтобы удержать слезы. О Боже, что ей теперь делать?
Прохладным ранним утром треск колес подъезжающей кареты выделялся из множества звуков особенно ярко. Мэттью молчаливо наблюдал, как экипаж остановился и наземь сошли Кенвик и его секундант. Барон выглядел по-британски хладнокровно и спокойно. Мэттью почувствовал, как внутри него все сжалось в тугой комок. Спустя короткое время барон будет столь же холоден, как и мертв. Англичане — глупцы, лучше всего они умеют умирать. Чего только стоит одна Крымская война, в которой они наделали множество ошибок из-за своей военной некомпетентности и сумели победить лишь потому, что очень хорошо умирали!
С нетерпением Мэттью ждал конца формальностей. Проверка и выбор пистолетов, просьба посредников о примирении. Они встали спина к спине и по сигналу разошлись, повернулись… Став боком, чтобы представлять собой мишень как можно меньшей площади, Мэттью выстрелил и увидел, как дернулся барон от застрявшей в нем пули. Но затем он сам почувствовал резкий всплеск
— Капитан, капитан, очнитесь! — в его мозг просачивался тревожный голос Фортнера.
Мэттью попытался открыть глаза, но тут же закрыл их из-за яркого света восходившего солнца. Фортнер радостно воскликнул:
— Жив!
Так! Значит, этот сукин сын Кенвик все-таки попал в него! Глаза Хэмптона решительно открылись, и он увидел, как где-то вверху над ним плавает озабоченное мальчишеское лицо Фортнера.
— Вы можете встать, сэр?
— Могу, конечно, — ворчливо ответил Хэмптон. — Барон мертв?
Глаза Фортнера зажглись восхищением:
— Мертвей не бывает, сэр! Самый меткий выстрел, какой мне в жизни доводилось видеть, сэр!
— Хорошо! Тогда я предлагаю отправиться в гости к первому встречному доктору.
Доктор обработал его рану и поздравил с тем, что пуля прошла навылет, а не застряла в руке. Щедрая плата компенсировала неудовлетворенное любопытство доктора.
Когда они добрались до корабля, вместо радостного приветствия их встретило хмурое лицо Пелджо.
— Ну вот, она уехала, сэр! Плакала, как дитя.
Мэттью словно ударили в солнечное сплетение.
— Заткнись, Пелджо!
Он стряхнул с себя руку Фортнера, поддерживавшую его, и зашагал к себе в каюту. В ней все было по-прежнему, за исключением того, что в каюте теперь не было Кетрин. Пустота наваливалась на него с каждой секундой все ощутимее. Мэттью присел к столу и подпер голову не пострадавшей рукой. Днем он возвратится в Лондон и поторопит Редфилда дать ему задание. В душе у него теплилась надежда, что поручение будет таить в себе смертельную опасность.
Хэмптон решил узнать, как же продвигаются военные дела.
Сообщения британских корреспондентов, достигая Англии, успевали устаревать, помимо того, что были не точны. Похоже однако было, что у армии Ли дела шли плохо, на суше южане постоянно отступали, на море же флот конфедератов терпел поражение за поражением с самого начала войны.
Он пожал плечами. Какое теперь все это имеет для него значение? Обреченная страна! По окончании войны его ждет виселица. Шелл погиб, и половина его друзей тоже, возможно, и Дэвид уже убит. Семья распалась. К черту все! Если бы у него была Кетрин, ему было бы ради чего жить — новая жизнь, дети, мечты, надежды… Но сейчас он вполне может кончить жизнь по-британски.
Он открыл тумбу стола, чтобы вынуть бутылку виски, и неожиданно яркий серебристый блеск бросился ему в глаза. Он запустил в стол свою руку и вынул такой глупый, маленький пистолетик Кетрин. Его рука нежно погладила рукоятку. Горячая слеза протекла по его щеке и упала на холодный металл.
ЧАСТЬ 4
НЬЮ-ЙОРК
Глава 15
Впоследствии Кетрин едва могла припомнить первые дни разлуки с Хэмптоном. Казалось, она только и делалала, что ела, спала и плакала. Они ожидали попутного корабля в Штаты. Доктор Рэкингхэм не тревожил ее расспросами, деликатно оставляя ее одну, понимая, что сон будет лучшим лекарством, нежели все его таблетки. Она забывалась во сне, слишком слабая и потрясенная, чтобы переносить бодрствуя пустоту рухнувшего мира и свое одиночество, а также презрение к себе. Она не покидала своего номера в отеле, под дверную ручку подставляла стул и сто раз на день проверяла надежность оконных запоров.