В аду Сталинграда. Кровавый кошмар Вермахта
Шрифт:
Рано утром мы последовали за связными, уже разведавшими среди развалин достаточно безопасные маршруты. Что самое важное, они знали, какие улицы были у русских под наблюдением. Эти улицы нужно было пробегать на одном дыхании, по одному. Это было для артиллеристов в новинку, но не так опасно, как мы сначала думали. Не давая русским времени увидеть, прицелиться и выстрелить в бегущего одиночку, солдат уже перебегал улицу и исчезал в безопасном месте.
Продвижение 71-й пехотной дивизии в городе, 14 сентября 1942 г. По часовой от левого края фото: 24-я т. д., 71-я п.д., 295-я п.д., 211-й п.п., 191-й п.п., 194-й п.п. Роске, 518-й
В здании школы, стоящем на верхнем конце улицы, спускавшейся к Волге, я увидел место для приличного наблюдательного пункта. Я видел Волгу и остров с позициями русских зениток, которые я мог успешно подавить. На дальней стороне реки были разбросаны дома деревни Красная Слобода. Я не видел своего берега реки. В городе шли жестокие бои за каждый дом. На юге, за Царицынской балкой, до Волги еще не дошли. Над окрестностями там возвышался огромный элеватор.
Я никак не мог вмешаться со своей батареей в бои в домах. Так что кроме обстрела позиций русских зениток, я взял под обстрел и колонны снабжения и пристань у Красной Слободы. Потом мы перенесли батарею ближе к городской черте, чтобы легче обстреливать русский тыл. Нас поддерживали «штуки», но, к сожалению, они не всегда могли поразить противника в лабиринте улиц и неясной линии фронта. Это было основной причиной, почему я не нацеливал наших орудий на отдельные дома. Из-за разлета снарядов требовалось соблюдать зону безопасности в 200 метров. Ночь еще принадлежала русским, продолжавшим стрелять и бросать снаряды.
Улицы и площади освещали пожары.
Зона действий в Сталинграде обер-лейтенанта Вюстера как командира 11-й батареи и позже 2-й батареи.
По случайности я столкнулся в городе с обер-лейтенантами Хоффманом и Фосфельдтом, которые оба были переведены вместе со мной из 19-го артиллерийского полка в 171-й. От них я узнал о гибели Фридриха Ноймана, с которым я был очень близок. Он был передовым наблюдателем и упал мертвым в окопе. Ран на теле не обнаружили. Был это тепловой удар или стресс? Фридрих был стройным, атлетичным парнем, не такой «рабочей лошадью», как я. При этом он был нервным и легковозбудимым. Ему к тому же совершенно не удалось объездить мою лошадь Пантеру. Обер-лейтенант Фосфельдт был человеком немногословным, и у него было мало что мне сказать. Хоффмана недавно выписали из госпиталя. Небольшой осколок прошел сквозь его торс, не причинив больших повреждений. Было трудно поверить, что он пережил ранение без каких-либо осложнений. Он пришил на китель небольшие заплатки, прикрывающие входное и выходное отверстия осколка. Это напомнило мне об отметине на спине Зигфрида (этот герой сказания о Нибелунгах выкупался в крови дракона и стал неуязвим — весь, кроме того места, где к спине прилип березовый листок. — Примеч. пер.).
Герд Хоффман казался очень отстраненным, сонным, совершенно не дружелюбным, как-то смирившимся с судьбой. Его брат погиб во время вахты на подводной лодке, и теперь все выглядело так, словно и он готовился к смерти. Герд был амбициозным, всегда старался делать все как можно лучше, был точен и никогда не критиковал начальство. В то же время он был добрым другом, и, в своей отстраненной манере, хорошим командиром. Он добровольно пошел на штабную работу, в то время как я отчаянно желал командовать и нести ответственность за свою часть.
Командный пункт III батальона 171-го артполка. Слева направо: лейтенант Краузе, обер-лейтенант Герд Хоффман и оберст-лейтенант (подполковник) фон Штрумпф.
У меня, однако, не было никакого желания умирать. Что я испытал в своей короткой жизни? У меня были большие планы на будущее, и я хотел насладиться тем почетом, который я получу с чином офицера. Военная форма выделяла меня из гражданского населения и коричневых рубашек партийных организаций. А владение хорошей ездовой лошадью давало дополнительное чувство удовлетворения и престижа. В те дни было очень модным быть профессиональным солдатом.
Я видел, что война — это зло, которое нам надо выдержать в бодрости духа, но по возможности остаться при этом целыми. Это могло показаться наивным, но я не хотел просить врачей подать меня на знак о ранении из-за небольшой царапины. Я думал, что это будет искушать судьбу, ранение для меня было серьезным делом. Знак о ранении был, конечно, доказательством самопожертвования. Из-за этого солдаты, которые не подвергались большому риску, в нем и бывали заинтересованы.
При моем фатализме я полностью игнорировал все мысли о своей собственной смерти или ранении. Таким образом я избегал чувства тревоги и долгих периодов беспокойства. Тогда я верил, что война — часть жизни профессионального солдата и что быть солдатом означает не только участвовать в парадах. Так что я чувствовал, что все правильно, когда я принял крещение огнем в начале военной карьеры, а не позже, когда у меня была семья.
Теперь моей батарее приказали оказать помощь — в форме артиллерийской поддержки — нашим северным соседям, чтобы они тоже смогли успешно пробиться к Волге. Мне пришлось перенести наблюдательный пункт, и в районе сплошных сожженных деревянных домов я смог найти несколько подземных помещений с бетонными потолками, которые усилили несколькими слоями шпал из ближайшего депо. Тяжелый физический труд исполняли хиви (добровольные помощники, в основном русские). Неподалеку, отчаянно пытаясь выжить, обитало несколько русских семей без мужчин призывного возраста. Они ужасно страдали от непрерывных русских обстрелов. Всегда тяжело было видеть их смерти или ранения. Мы пытались помочь им чем могли. Наши врачи и санитары старались как можно лучше. Таким образом постепенно они начали нам доверять. Конечно, мы были виноваты в их судьбе, потому что мы подвергли их большей опасности, заняв их безопасные подвалы. Несмотря на это, прошло какое-то время, пока они приняли предложение немецкой стороны, и их вывезли из города с колоннами снабжения.
Нам пришлось оборудовать наблюдательный пункт в балках разрушенного дома, который мы тоже постарались усилить железнодорожными шпалами. Это была верхотура, на которую было трудно забраться. Темный подвал выглядел странно, и туда мало кому нравилось заходить. Хиви избегали подвала и несли потери. Нам было их жаль, потому что их убивали свои же сограждане, и это после того, как всего чуть раньше они избежали смерти от огня немцев.
Они, конечно, предлагали нам свою службу добровольно, но не потому что очень нас любили. Если они и шли на такой риск, то делали это лишь чтобы избежать мрачной участи пленного — судьбы, которую они уже испытали, по крайней мере, ненадолго — со всеми мучениями и голодом, когда их гнали по степи, почти как скот. Как хиви они были в каком-то смысле «полусвободны», получали достаточно еды с полевых кухонь, чтобы набить живот, и неплохо снабжались в других отношениях. Они жили среди нас не так уж и плохо. Некоторые из них наверняка подумывали бежать. Было множество возможностей это сделать, но мало кто исчезал из расположения. Большинство было дружелюбно, трудолюбиво и лояльно к нам сверх всяких ожиданий.
Наша артиллерийская поддержка немногим помогла соседней дивизии. Мы не могли вмешиваться в уличные бои. Там всю работу делали гранаты и автоматы, с одной стороны улицы на другую, с этажа на этаж и даже из комнаты в комнату.
Русские упорно дрались за городские развалины — с упорством, превышавшим их и без того впечатляющий боевой дух. Они делали это так успешно, что мы едва могли двинуться вперед. Вряд ли дело было в их системе политического руководства. Как бы оно помогало им в рукопашном бою?
Лишь теперь мы поняли, как нам повезло с первого удара глубоко пробиться в центр города и взять широкий кусок волжского берега.
Я наконец смог направлять снаряды на крупный промышленный комплекс в секторе нашего соседа. После тщательной наводки снарядов наши 15-сантиметровки прорывали дыры в кирпичных стенах. Тем не менее снести здание не получалось. Лишь с нескольких попыток наши соседи смогли ворваться на завод — перед тем как русские защитники контратаковали после артподготовки. Рукопашный бой на заводском комплексе тянулся целыми днями, но артиллерийскую поддержку пришлось сократить — наши войска были уже внутри.